О. Г. УСЕНКО

ТЕРПИ, КАЗАК…

     Поиск демократических начал на Руси часто сопряжён с негативным отношением к демократии представительной (даже к самой идее такой формы управления). На щит всячески поднимается лишь непосредственная демократия, когда решения принимают те, кто и будет их выполнять. Подобные взгляды наиболее характерны для российского казачества. При этом казаки не ограничиваются восстановлением своей организации, созывами «кругов» и выборами атаманов и есаулов. Они стремятся возродить весь комплекс казачьих традиций. И вот уже кое-где, наряду с милицией или даже вместо неё, за порядком следят казачьи разъезды, решением станичных «кругов» изгоняются «чужаки», а плеть становится официальным средством борьбы за общественную нравственность. Улучшение жизни связывается с возвратом к прошлому, а переход к демократии видится как возрождение древних форм казачьего самоуправления. Так может ли казацкое общежитие быть образцом демократического общества? И всегда ли непосредственная демократия лучше представительной?

      За ответом обратимся к истории Войска Донского. Как самостоятельное государственное образование оно возникло в середине XVI века, а потеряло свою неза­висимость и стало частью Российской империи во вто­рой четверти XVIII века. Стало быть, тому, кого интересует период «народоправства» среди донских каза­ков, нужно изучать их жизнь в XVII веке¹.

     В это время Войско Донское представляло собой автономную военно-политическую организацию с весьма сложной социальной структурой, построенной по иерархическому принципу. Все жители Дона дели­лись на две категории: полноправное и неполноправ­ное население.

     Всей полнотой прав и обязанностей на Дону облада­ли собственно казаки. Таковыми считались лица пра­вославного вероисповедания, достигшие совершенно­летия, входящие в структуру войсковой организации (т. е. зачисленные в «десяток» и «сотню» — низшие подразделения казачьего войска) и участвующие в по­ходах и «кругах» (собраниях, на которых избирались атаманы и есаулы, делились трофеи и царское жало­ванье, вершился суд и т. д.). Остальные жители Дона, не отвечающие данным требованиям, во всём подчи­нялись казакам и зависели от них.

     Внутри собственно казачества существовало мно­жество прослоек со своими правами и обязанностя­ми. Во-первых, донские казаки делились на «низо­вых» и «верховых». Последние жили севернее Голубинского городка — по верхнему течению Дона и по его притокам. Низовыми считались казаки, жившие к югу от Голубинского городка вплоть до Черкасска — столицы Войска Донского. Причём такое деление было не только территориальным, но и психологическим. Низовые казаки смотрели на верховых свысока, счи­тали себя своеобразной гвардией Войска Донского, «первыми среди равных». Это связано с тем, что пер­вые казачьи городки возникли в низовьях Дона; имен­но там располагалось историческое ядро Войска Дон­ского².

     В свою очередь, среди низовых казаков имелась эли­та — жители Черкасска. В документах они велича­лись «Главным войском»: там находился верховный орган управления — «Войсковой круг».

     Различия среди казаков были связаны и с дележом царского жалованья. Вплоть до конца XVII века каза­кам запрещалось пахать землю, вследствие чего «воль­ный Дон» частенько испытывал нужду в продовольст­вии. Помимо свинца, пороха, селитры и денег москов­ское правительство вынуждено было слать на Дон зер­но или муку. Но делилось «государево жалованье» от­нюдь не между всеми казаками. Например, в 1683 году денежное жалованье получили 7000 казаков, а спустя

_______________________________________________________________________________  

6 лет присланный хлеб делили между собой уже 5300 человек (каждому причиталось по 9 пудов)³. Однако в конце XVII века казаков было гораздо больше — око­ло 17000, при общей численности донского населе­ния в 28—30 тысяч человек. Львиная доля «государе­ва жалованья» доставалась низовым казакам, и пре­жде всего черкасским. Из верховых казаков, как пра­вило, долю получали атаманы, их помощники и те казаки, что в момент дележа находились в Черкасске на службе.

     По своему служебному положению различались: ря­довые казаки; станичные атаманы и старшины; вой­сковые атаманы и старшины. Звание «старшина» впер­вые упоминается в источниках середины XVII века. Первоначально так именовались атаманы, покинув­шие свой пост, но сохранившие авторитет среди каза­ков, помощники атамана — как бывшие, так и ныне действующие (есаулы, сотники, писари, знаменщики и др.), а также казаки, не занимавшие руководящего поста, но имевшие большой вес в обществе и потому входившие в число советников атамана⁴. Постепенно «старшинами» стали звать и родственников указан­ных лиц, это звание стало фамильным и наследствен­ным — неким подобием дворянского титула. К концу XVII века сложилась традиция, согласно которой ата­маны всех уровней, а также их окружение избира­лись, как правило, из числа таких вот «титулованных особ». Исключения, конечно, были, но касались только низших командирских постов.

     В источниках жизни Войска Донского в XVII — начале XVIII века зафиксировано противопоставле­ние «старых» казаков «молодым». Под «стариками» чаще всего разумелись атаманы и старшины, в отли­чие от рядовых казаков — «молодчих людей». Во вто­рой половине XVII века эта система дополнилась раз­делением на «старожилых» и «новопришлых» каза­ков.

     «Старожилыми» звались те, кто родился на Дону в казачьей семье («природные», «коренные» казаки) или же были казаками в первом поколении, но прожили на Дону значительный срок (не менее 10 лет, судя по источникам начала XVIII века)⁵. Больше всего «ста­рожилых» было в низовых городках. Именно они со­ставляли большинство среди «жалованных» казаков и командирского корпуса. Авторитет и социальный статус человека напрямую зависел от срока его пре­бывания на Дону.

     Важнейшим фактором было и имущественное поло­жение. Для того чтобы стать полноправным казаком, нужно было обзавестись не только конём, оружием и амуницией, но и семьёй, домом, хозяйством. Казаки, обладающие таким имущественным цензом, назывались «добрыми», «справными». Во второй половине XVII века выделилась категория «домовитых» каза­ков, которые занимались торговлей, ростовщичест­вом, скотоводством, добычей соли и широко исполь­зовали наёмную рабочую силу. Все они владели об­ширными состояниями, среди них были не только представители «старшины», но и формально рядовые казаки (разумеется, «старые»).

     Наконец, в источниках XVII — начала XVIII века упоминаются «знатные» («значные») и «лучшие» («лутчие») казаки. «Знатными» назывались наиболее авторитетные, известные всему Войску лица — из­вестные своими подвигами, богатством или же офи­циальной должностью. Так именовались наиболее за­житочные из «домовитых» и представители высшей администрации Войска Донского (войсковые старши­ны).

     «Знатные» казаки составляли и ядро «лучших». Од­нако в число последних включались и второразряд­ные «домовитые» казаки, и некоторые из рядовых — наиболее достойные, обладающие большим опытом или каким-либо талантом, а также заслужившие по­ощрение герои. Для простого казака стать «лучшим» значило иметь право на получение доли из «государе­ва жалованья» или на поездку в составе «станицы» (посольства) к царю (что опять-таки было связано с получением дополнительного «жалованья»)⁶.

     Неполноправное население Дона в XVII веке в ос­новном состояло из «бурлаков». Так звались беглые, только что осевшие на Дону. Не имея средств к су­ществованию и крыши над головой, они нанимались к зажиточным казакам, зачастую довольствуясь лишь тем, что получали кров и пищу. «Бурлаки» варили соль, ловили рыбу, занимались ремеслом или работа­ли по хозяйству. Многие из них нанимались грузчи­ками и гребцами на торговые суда донских казаков и приезжих купцов.

     Ни одним из трёх основных казачьих прав (присут­ствие на «кругах», постоянная служба в составе Войс­ка, участие в походах) бурлаки не обладали. Более того, в конце XVII века за право осесть на Дону бег­лые платили казакам не только работой, но и вином, деньгами, имуществом. Нетрудно представить, како­во было этим людям — в недавнем прошлом крепост­ным крестьянам и разорившимся горожанам. На Дону, по их представлениям, был чуть ли не рай земной... Многие беглецы не выдерживали и покидали «воль­ный Дон». Одни уходили на Волгу— грабить или работать, другие в поисках «воли» шли на Урал, Те­рек и Кубань, третьи возвращались «в Русь» на преж­нее место жительства.

     У тех же, кто оставался на Дону, цель жизни была ясна — перейти в категорию казаков, Это зависело от срока жизни «бурлака» на территории Войска Дон­ского, от его материального положения и от его за­слуг перед Войском. «Бурлаки», заимевшие коня, военное снаряжение и оружие, могли рассчитывать на участие в походах «за зипунами». Те же, у кого коня не было, могли воевать в пешем строю или служить матросами на судах. По возвращении из похода таким «бурлакам» разрешалось присутствовать на «кругах», но только в качестве наблюдателей, даже без права совещательного голоса. Тем не менее это значило, что они перешли на более высокую ступень — в раз­ряд «голутвенных» казаков («голутвы», «голытьбы»).

_____________________________________________________________________________________

начале XVIII века именовали также «семейными», «сказочными», «приписными». Не имея права учас­твовать в «кругах», они тем не менее числились в составе казачьей организации («десятки» и «сотни») и несли постоянную военную службу вместе с «голутвенными» и полноправными казаками. Различия между «предказаками» были весьма условными, и включе­ние человека в ту или иную категорию часто бывало случайным и целиком зависело от настроения окру­жающих. Столь же условной и субъективной была и грань между «голытьбой» и полноправными казака­ми. В число последних одни попадали уже года через 2—3 после прихода на Дон, другим на это требова­лось 5—7 лет, а третьи и через 10 лет по-прежнему оставались «бурлаками»⁷.

     Внизу социальной лестницы на Дону пребывали рабы («ясырь») — пленные из числа неправославного на­селения. В XVII веке в рабство попадали главным образом турки, ногайцы, крымские и кубанские тата­ры. В начале следующего столетия донской «ясырь» пополнился пленными шведами, которых привозили с собой казаки, принимавшие участие в Северной войне.

     Рабство носило патриархальный характер. Мужчи­ны использовались в качестве слуг или работников на промыслах. Их труд наиболее широко применяли «до­мовитые» казаки. Что касается рабынь, то они стано­вились служанками и наложницами. Впрочем, неко­торые принимали православие и выходили замуж за казаков, что выводило их из рабского состояния. Но если казак разводился с такой женой, она вновь счи­талась «ясырём» со всеми вытекающими отсюда пос­ледствиями.

     Рабская зависимость у мужчин часто была времен­ной — до получения казаком выкупа от родственни­ков или друзей пленного. Если же выкуп по истече­нии установленного срока не совершался, хозяин «ясыря» мог поступить с ним как угодно — убить, продать раба или же отпустить его на волю. Как правило, невыкупленный «ясырь» или продавался, или оста­вался работать на своего господина до своей смерти. Примечательно, что казаки не видели в рабстве ниче­го зазорного. Более того, с конца XVII века «домови­тые» казаки уже не спешили получить выкуп за свой «ясырь», а всё шире использовали рабский труд в своём хозяйстве. Рабовладение среди донских каза­ков существовало вплоть до конца XVIII века, не­смотря на все старания правительства искоренить этот архаический пережиток.

     Напрашивается вывод: Войско Донское в XVII веке вряд ли было демократической республикой, как ут­верждают многие историки казачества. Половина дон­ского населения вообще не имела доступа к власти. Но и в среде казачества не всё было благополучно. И дело здесь не только в том, что старшины и «домови­тые» постепенно узурпировали право на занятие ру­ководящих постов. Уже в середине XVII века казачьи «круги» потеряли свой демократический характер. Хотя по-прежнему считалось, что все казаки на «кру­гах» равны, что все они являются носителями власти, руководство «кругами» и решающий голос на них принадлежали всё тем же старшинам и «домовитым». Именно атаман и его окружение решали, какие во­просы и в какой формулировке нужно вынести на утверждение «круга». Именно они (в лице «старых» и «знатных» казаков) выступали на «кругах» первыми, предопределяя тем самым решение казачьего собра­ния.

     Так как казаки обладали неодинаковой властью, то и распределение материальных благ было далеко от совершенства. Ярким примером служит практика «ду­ванов» — дележа трофеев и жалованья в казачьем «кругу». Мало того, что ежегодное «государево жало­ванье» было рассчитано лишь на часть казаков, одна­ко и тот, кто его заслуживал, но опаздывал на дележ, ничего не получал⁸. Атаманам, есаулам, сотникам и прочим командирам полагался больший пай, нежели рядовым. В свою очередь, в среде простых казаков больше остальных получали родственники «знатных». А в ряде случаев размер пая у рядового казака зависел даже от того, к какой станице он принадлежит, есть ли кто из этой станицы в составе казачьего руководст­ва — например, в атаманах или «полковниках» того самого отряда, который захватил добычу и теперь её «дуванит»⁹.

     Поскольку руководство на «дуванах» принадлежало старшинам, бывали случаи, когда на общий делёж шла не вся добыча. Так, в 1697 году 130 казаков во главе с М. Фроловым (сыном войскового атамана Ф. Минаева) отогнали у кубанских татар табун в 1200 голов, однако на «дуван» в Черкасске было выставле­но лишь 500 лошадей¹⁰. Кстати, не был чужд подоб­ной практики и Степан Тимофеевич Разин, выросший, как известно, на Дону. Из трофеев повстанческий атаман получал всё, что ему нравилось, причем не на «дуване», а до него! Не забывали о себе и его ближай­шие сподвижники (тоже в основном донские казаки), которые на «дуванах» получали в несколько раз боль­ше, нежели рядовые повстанцы.

     Нельзя назвать демократичной и систему централь­ного управления Войском Донским. На Дону действо­вал принцип, в соответствии с которым всякое реше­ние, принятое «войсковым кругом», считалось зако­ном и было обязательно к исполнению на всей терри­тории Войска. При этом не имело значения, сколько человек присутствовало на «кругу» в «Главном войске». Важно, чтобы «войсковой круг» прошёл не где-нибудь, а в Черкасске, и в его работе участвовали войсковые атаман и старшины.

     В принципе любой казак, находящийся в столице Войска Донского, мог принять участие в работе «вой­скового круга». Но, разумеется, все казаки (низовые и верховые) одновременно собраться в Черкасске не мог­ли. Положение усугублялось тем, что «войсковые кру­ги» собирались по мере надобности и, стало быть, весьма часто. Если бы даже от каждого городка при­сылались делегаты, им пришлось бы постоянно нахо­диться в Черкасске. А на что жить? Ведь никаких налогов казаки не платили... В результате постоянны­ми участниками «войсковых кругов» были только чер­касские казаки, большинство которых ходило в ранге «знатных» и «домовитых». Фактически именно каза­честву Черкасска принадлежала верховная власть на Дону.

     Разумеется, для жителей Войска Донского это не было секретом. Но самое интересное то, что все вос­принимали такой порядок вещей как норму, как со­ставную часть «казацкой обыкности». И даже если,

_________________________________________________________________________________

например, «голутвенные» казаки были настроены про­тив старшин (а это случалось, когда не хватало продо­вольствия и в то же время запрещались походы «за зипунами»), то своё недовольство они выражали, как правило, лишь криками на «кругах» и требованиями «корма». Они по-прежнему подчинялись старшинам¹¹.

     В XVII веке право на Дону было неписаным, обыч­ным. Носители обычного права везде и всегда — наи­более уважаемые и опытные члены общества. Не ис­ключение и Войско Донское, где толкование и при­менение законов находилось во власти старшин и «знатных» казаков. Если говорить современным язы­ком, «старики» на Дону контролировали все ветви власти — законодательную, исполнительную и судеб­ную.

     Решение в «кругу» принималось большинством го­лосов (в буквальном смысле, ибо побеждала та сторо­на, что громче кричала). Его можно было отменить, созвав хоть на следующий день новый «круг». Но для того, чтобы окончательно склонить чашу весов в свою пользу, мало было собрать побольше сторонников и привести их в «круг». Нужно было ещё и нейтрализо­вать противников (желательно навсегда, чтобы они уже не выступали на «кругах»). Если учесть, что из всех способов борьбы с врагами казаки предпочитали самые радикальные и простые, то понятно, почему споры на «кругах» нередко решались методом «стен­ка на стенку».

     Кровавые схватки, как правило, начинались после того, как одна из сторон обвиняла другую в «измене». В XVII веке на Дону под «изменой» понимали преда­тельство (переход на сторону «басурман» или дружба с ними во время войны), отход от православия (в том числе еретичество, а с 80-х годов XVII века ещё и защита «старой веры»), государственные преступле­ния (хула на царя, казачество в целом и войсковую администрацию, организация мятежа, невыполнение царских указов и распоряжений Войска), наконец, нарушение казачьих традиций (к примеру, запрета па­хать землю) и даже уголовные преступления (напри­мер, убийство казака из корыстных побуждений)¹².

     Мера наказания в этом случае была одна — смерт­ная казнь. Но вот лишали жизни осуждённых по-раз­ному. Одних зашивали в мешок с камнями и бросали в реку — это называлось «в куль да в воду». Других вешали за ноги вниз головой на дереве или столбе («якоре»). Третьих расстреливали, четвёртым отруба­ли голову. Однако наиболее часто в отношении «из­менников» применялся такой приговор: «бить и гра­бить». Осуждённых тут же, в «кругу», забивали на­смерть дубинами, трупы их бросали в реку или овраг, имущество конфисковывали, а затем делили.

     При большом желании и некоторой удаче обвинить в «измене» можно было кого угодно. Поскольку при­говор, как правило, приводился в исполнение немед­ленно, то обвинители, оказавшись на «кругу» в боль­шинстве, брали на себя роль не только судей, но и палачей. Впрочем, если решение не проходило и об­винение формально оказывалось ложным, то «измен­никами» могли тут же стать и сами обвинители.

     Итак, самым популярным способом разрешения кон­фликтов в «казацкой республике» было насилие. В январе 1671 года казак Р. Калуженин так повествовал о «методах работы» С. Разина: «И на весне, как лед вскрылся, приезжал он, вор Стенька, в войска в Чер­каской городок со многими ж людьми и учёл в кругу всякие воровские слова говорить (призывал к восста­нию. — О. У.), и которые атаманы и казаки говорили ему встрешно, и тех он побивал и в воду метал, и жильца Герасима Овдокимова (царского посла. — О. У.) посадил в воду; а им де, казаком, управитца с ним было некем»¹³.

     Впрочем, казацкий «суд Линча» никогда не превра­щался в массовые репрессии. Судя по источникам, во время схваток на «кругах» редко погибало более де­сяти человек. И это понятно. Если одна сторона без боя подчинялась воле большинства, казней могло и не быть. Если же пускались в ход дубины, то остав­шиеся в меньшинстве, разумеется, не дожидались, пока их перебьют, и разбегались. Погибал тот, кто не успе­вал убежать. Но и после этого над проигравшими висела угроза смерти, если они не винились или не получали прощения. «Милость к падшим» обычно проявлялась тогда, когда победители не могли пох­вастаться абсолютным преимуществом в силе. Так было, например, в 80-х годах XVII века, когда на Дону шла борьба между сторонниками «старой веры» и официального православия¹⁴.

     Итак, знакомство с жизнью «Донской республики» периода её расцвета показывает, что казацкий вари­ант «народовластия» трудно назвать демократичес­ким в современном смысле этого слова. Равноправие казаков было во многом формальным, условным, к тому же оно базировалось на бесправии остального населения Дона (в том числе и женщин). Господство обычного права открывало простор для «законного» произвола. На Дону в XVII веке фактически господ­ствовал принцип: «Кто силён, тот и прав».

     Таким образом, если мы хотим с пользой применить опыт казацкого самоуправления, нам лучше не копи­ровать его, а действовать методом «от противного».

ПРИМЕЧАНИЯ

1.  См.: Сватиков С. Г. Россия и Дон (1549—1917). Белград. 1924. С. 1—2.

2.  Там же. С. 29; Дружинин В. Г. Раскол на Дону в конце XVII века. СПб., 1889. С. 14—15.

3.  РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1690 г. Ед. хр. 2. Л. 7 об.

4.  Сухорукое В. Д. Историческое описание земли Войска Донского. Новочеркасск, 1903. С. 392—393; Краснов Н. И. Исторические очерки Дона // Русская речь. 1881. № 1. С. 88.

5.  Сватиков С. Г. Указ. соч. С. 32; Павленко Н. И. К вопросу о роли донского казачества в крестьянских войнах // Социально-экономическое развитие России. М., 1986. С. 72—73.

6.  См.: Рознер И. Г. Антифеодальные государственные образования в России и на Украине в XVI—XVIII вв. // Вопросы истории. 1970. № 8. С. 51; Крестьянская война под предводительством С. Разина. М., 1954. Т. 1. С. 131—132; М., 1959. Т. 2. Ч. 2. С. 84.

7.  См.: Дополнения к Актам Историческим. СПб., 1872. Т. 12. С. 157, 163, 165; Исторический архив. 1960. № 6. С. 141; РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1700 г. Ед. хр. 15. Л. 3; 1702 г. Ед. хр. 9. Л. 2.

8.  См.: Дополнения к Актам Историческим. С. 186.

9.  РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1700 г. Ед. хр. 2. Л. 14—30.

10.  Там же. 1698 г. Ед. хр. 3. Л. 2.

11.  См.: Крестьянская война под предводительством С. Разина. М., 1962. Т. 3. С. 351; РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1693 г. Ед. хр. 12. Л. 3.

12.  Щелкунов С. 3. Преступления против «войска» по древнему казачьему праву // Сборник Областного Войска Донского Статистического Комитета. Новочеркасск, 1908. Вып. 8. С. 166—167.

13.  Крестьянская война под предводительством С. Разина. Т. 2. Ч. 2. С. 98.

14.  См.: Дополнения к Актам Историческим. С. 134, 140, 165, 176—177, 179, 183—184.