О. Г. УСЕНКО

КЛИРИКИ–ЛЖЕМОНАРХИ В РОССИИ XVII–XVIII ВЕКОВ

     В России XVII–XVIII вв. монархическое самозванство[1] было довольно распространённым явлением. Известно, что оно затронуло и ряды клириков. Однако до сих пор точно не известны общее количество и персональный состав псевдомонархов из данной категории населения. Необходимо восполнить этот пробел, иначе останутся без ответа следующие вопросы: в какой степени формальная принадлежность лжемонарха к служителям культа и/или к духовному сословию сказывалась на его мыслях и поступках? Можно ли эту принадлежность относить к первичным факторам самозванства, т. е. ссылаться не неё при объяснении того, почему вдруг данный индивид стал претендовать на монарший статус?

     Я исхожу из того, что не каждый, кто называет себя «царём»/ «царевной», «государем»/ «государыней» и т. д., заслуживает квалификации «лжемонарх (псевдомонарх, самозванец монархического типа)».

     Лжемонарх – это дееспособный и правоспособный индивид, который не только выдаёт себя за верховного правителя отдельного государства или члена его фамилии (в неё входят ближайшие родственники и свойственники монарха), но также стремится получить соответствующие новому статусу властные полномочия – либо добивается признания со стороны официальных властей, либо создаёт свою собственную, автономную сферу властвования (вербует сторонников и добивается того, чтобы они беспрекословно его слушались, т. е. вели себя как его «подданные»)[2]. От лжемонархов

нужно отличать людей, произносивших «непригожие речи», – бахвалов и болтунов, которые если не забывали тут же о своих притязаниях на высочайший статус, то больше их не повторяли, а напротив, отрекались от сказанного и ничем не подкрепляли его[3].

     Далее, российскими следует, очевидно, считать лишь тех лжемонархов, которые в своей мифической ипостаси не просто находились на территории Российского государства (по состоянию границ на данный момент), но хотя бы недолго пребывали там на свободе; при этом неважно, где они родились и чьими подданными были на момент «проявления» (первой демонстрации мифической ипостаси) в России. Соответственно вне рамок исследования оказываются те лжемонархи-россияне и претенденты на российский престол из числа иноземцев, которые действовали только за границей или же оказались в России как арестанты.

     Наконец, под «клириками» разумеются профессиональные служители культа в рамках той или иной конфессии за исключением язычества и сектантства, а также члены их семей. В православии это священнослужители, церковнослужители и монашествующие (вместе с послушниками)[4].

     Итак, среди российских лжемонархов XVII–XVIII вв. к интересующей нас категории относились 12 чел. Вот они:

     1. «Царевич Дмитрий Иванович, сын царя Ивана IV», он же Лжедмитрий I [13 октября 1604 – 17 мая 1606][5] – предположительно Юрий Богданов сын Отрепьев (в монашестве – Григорий): на момент «проявления» – российский подданный, православный, беглый монах, грамотный; после «проявления» – руководитель победоносного восстания против царя Б. Годунова и его сына Фёдора; правитель России с 20 июня 1605 по 17 мая 1606 гг.[6]

     2. «Царь Дмитрий Иванович», он же Лжедмитрий II [12 июля 1607 – 11 декабря 1610] – неустановленное лицо: предположительно польский подданный, православный (крещёный иудей), бывший учитель грамоты (в школах при храмах), выходец из Речи Посполитой; после «проявления» – руководитель одного из наиболее мощных восстаний против царя В. Шуйского[7].

     3. «Царь Дмитрий Иванович», он же Лжедмитрий III [начало 1611 – 20 мая 1612] – предположительно Сидор (Исидор) или Матвей: на момент «проявления» – российский подданный, православный, беглый дьякон (?), грамотный (?); после «проявления» – руководитель одного из локальных восстаний против царя В. Шуйского и «семибоярщины»[8].

     4. «Царевна Наталья Алексеевна, сестра Петра I» [1717/1718 (?) – после 1736] – Девора (мирское имя неизвестно): на момент «проявления» – российская подданная, православная («староверка»), монахиня («старица») в лесном скиту, грамотная; после «проявления» – лидер тайной общины муромо-вязниковских «поповцев»[9].

     5. Предположительно «император Пётр II Алексеевич» [1737 (?) – после 12 марта 1738] – Пётр Иванов сын: на момент «проявления» – российский подданный, православный (сын попа), бродяга под арестом с репутацией безумного; после «проявления» был официально признан сумасшедшим, сторонников не приобрёл[10].

     6. «Будущий император, жених цесаревны Елизаветы Петровны» [май 1737 – после 6 октября 1740] – Иеракс (мирское имя неизвестно): на момент «проявления» – российский подданный, православный, монах с репутацией безумного, грамотный; после «проявления» был взят под стражу монастырскими властями, но сбежал, сторонников не приобрёл[11].

     7. «Император Пётр II Алексеевич» [лето 1762 – 4/11 марта 1765], – Иев Евдокимов сын Семилеткин: на момент «проявления» – российский подданный, православный («старовер»), беглый рекрут, послушник (?) в лесных скитах, грамотный; после «проявления» приобрёл 12 сторонников, но потерял их, тогда попытался стать «записным раскольником», однако был задержан (осень 1764/ февраль 1765 гг.); на следствии повинился в самозванстве, потом предстал как «побочный сын царицы Евдокии Фёдоровны, первой жены Петра I» и вновь себя разоблачил [31 марта 1765]; новых сторонников не приобрёл[12].

     8. «Император Пётр III Фёдорович, внук императора Петра I от императрицы Екатерины Алексеевны или Анны Иоанновны» [3 февраля 1774 – 4 января 1781/ 14 августа 1783] – Клим Васильев сын: на момент «проявления» – российский подданный, православный, священник, грамотный; после «проявления» был сразу же арестован, сторонников не приобрёл[13].

     9. «Царевич, наследник российского престола, сын императрицы Елизаветы Петровны и эрцгерцога Фридриха Прусского» [29 января 1782 – после 23 декабря 1801], «патриарх, посвящённый от самого Христа» [после 21 мая 1782 – после 23 декабря 1801] – Амвросий (мирское имя неизвестно): на момент «проявления» – российский подданный, православный, монах (бывший игумен), грамотный; вскоре после «проявления» был арестован (между 29 апреля и 16 мая 1782 г.), сторонников не приобрёл[14].

     10. «Император Пётр III Фёдорович» [конец декабря 1782 – апрель (?) 1783] – Дмитрий Григорьев сын Попович: на момент «проявления» – российский подданный, православный (сын попа), освобождённый каторжник, грамотный; вскоре после «проявления» был арестован (7/8 марта 1783 г.), приобрёл 14 сторонников, но с движениями социального протеста не был связан[15].

     11. «Наследник российского престола цесаревич Павел Петрович» [7 декабря 1783 – 22 января 1784] – Григорий Акимов сын Зайцев (Заяц): на момент «проявления» – российский подданный, православный, беглый монастырский церковнослужитель (штатный причетник – «поддиакон»), грамотный; вскоре после «проявления» был схвачен (спустя несколько часов), приобрёл 1 сторонника, с движениями социального протеста не был связан[16].

     12. «Император Пётр III Фёдорович» [середина (?) ноября 1796 – 16 (?) февраля 1797] – Семён Анисимов сын Петериков: на момент «проявления» – российский подданный, православный, беглый купец, аскет («молчальник») вне монастыря, грамотный; после «проявления» был вскоре арестован (перед 11 февраля 1797 г.), приобрёл 4-х (?) сторонников, но с движениями социального протеста не был связан[17].

     По моим подсчётам, в России XVII–XVIII вв. было 147 лжемонархов, стало быть, клириков среди них было 8%. При этом их доля в XVII в. составляла 10% (3 из 29 самозванцев), в 1701–1761 гг. – 5% (3 из 58 чел.), в 1762–1800 гг. – 10% (6 из 60 чел.). В отличие от клириков, представлявших иные конфессии, отечественные православные клирики не считали монархическое самозванство чем-то зазорным, постыдным и недопустимым.

     Посмотрим теперь, на какие группы и категории делились псевдомонархи из клириков.

     Женщина среди них была одна – это можно объяснить господством патриархальных представлений в массовом сознании «низов» российского общества XVII–XVIII  вв. Управление государством (а значит и желание «похитить» монарший статус!) считалось мужским делом[18].

     К духовным оппозиционерам относились только три клирика-лжемонарха: двое были «староверами», один – так сказать, неформальным подвижником. Значит, монархическое самозванство чаще всего не подпитывалось религиозной идеологией и не было особым проявлением социального протеста в религиозной сфере.

     С другой стороны, переход клирика в разряд псевдомонархов не был жёстко связан и с его участием в «светских» выступлений протеста. Такая связь имела место лишь в трёх случаях, и все они

произошли во время Смуты. Можно полагать, что наличие/ отсутствие у монархического самозванства бунтарского заряда определялось прежде всего внешними обстоятельствами – состоянием экономики в стране, социальными отношениями, массовыми умонастроениями и пр.

     Если сравнивать интересующих нас лиц по их реальным «должностным» статусам на момент «проявления», то получится следующая картина. Среди духовных оппозиционеров представлены лишь монашествующие, а вот среди тех, кто не рвал с официальной церковью, – монашествующие (2 чел.), священнослужители (1 чел.), лица, уже оставившие духовную службу (4 чел.), а также поповские дети, не пошедшие по стопам родителей (2 чел.). Получается, что в среде лояльных клириков лжемонарх, в принципе, мог быть «по чину» кем угодно, а вот в среде лиц, разорвавших с официальной церковью, монархическое самозванство парадоксальным образом было связано с предварительным отречением от мира.

     Роднит обе группы самозванцев – лояльных клириков и оппозиционеров – почти поголовная грамотность (о П. Иванове данных нет). Это разительно отличается от показателя грамотности у остальных российских лжемонархов XVII–XVIII вв.

ПРИМЕЧАНИЯ