|
ИВАН БУНИН
* * *
На высоте, на снеговой вершине, Я вырезал стальным клинком сонет. Проходят дни. Быть может, и доныне Снега хранят мой одинокий след.
На высоте, где небеса так сини, Где радостно сияет зимний свет, Глядело только солнце, как стилет Чертил мой стих на изумрудной льдине.
И весело мне думать, что поэт Меня поймёт. Пусть никогда в долине Его толпы не радует привет!
На высоте, где небеса так сини, Я вырезал в полдневный час сонет Лишь для того, кто на вершине.
Одиночество
И ветер, и дождик, и мгла Над холодной пустыней воды. Здесь жизнь до весны умерла, До весны опустели сады. Я на даче один. Мне темно За мольбертом, и дует в окно.
Вчера ты была у меня, Но тебе уж тоскливо со мной. Под вечер ненастного дня Ты мне стала казаться женой… Что ж, прощай! Как-нибудь до весны Проживу и один – без жены…
Сегодня идут без конца Те же тучи – гряда за грядой. Твой след под дождём у крыльца Расплылся, налился водой. И мне больно глядеть одному В предвечернюю серую тьму.
Мне крикнуть хотелось вослед: «Воротись, я сроднился с тобой!» Но для женщины прошлого нет: Разлюбила – и стал ей чужой. Что ж! Камин затоплю, буду пить… Хорошо бы собаку купить.
Магомет в изгнании
Духи над пустыней пролетали В сумерки, над каменистым логом, Скорбные слова его звучали, Как источник, позабытый богом.
На песке, босой, с раскрытой грудью, Он сидел и говорил, тоскуя: «Предан я пустыне и безлюдью, Отрешён от всех, кого люблю я!»
И сказали Духи: «Недостойно Быть пророку слабым и усталым». И пророк печально и спокойно Отвечал: «Я жаловался скалам».
Каин Баальбек воздвиг в безумии Каин Сирийские предания
Род приходит, уходит, А земля пребывает вовек… Нет, он строит, возводит Храм бессмертных племён – Баальбек.
Он – убийца, проклятый, Но из рая он дерзко шагнул. Страхом Смерти объятый, Всё же первый в лицо ей взглянул.
Жадно ищущий бога, Первый бросил проклятье ему. И, достигнув порога, Пал, сражённый, увидевши – тьму.
Но и в тьме он восславит Только Знание, Разум и Свет – Башню Солнца поставит, Вдавит в землю незыблемый след.
И глаза великана Красной кровью свирепо горят, И долины Ливана Под великою нашей гудят.
Синекудрый, весь бурый, Из пустыни и зноя литой, Опоясан он шкурой, Шкурой льва, золотой и густой.
Он спешит, он швыряет, Он скалу на скалу громоздит. Он дрожит, умирает… Но творцу отомстит, отомстит!
|