…;  3) социально заданные формы и заготовки ненормированного (спонтанного) поведения – типовой набор знаков и символов, из которых индивид (или группа как целое) по собственному усмотрению, но тем не менее подобно другим людям (группам), извлекает подходящие для ориентации в ситуациях, не предусмотренных заранее им самим или окружающими (например, в условиях нарушения этикета или при совершении аморальных действий); имеются в виду некоторые жесты, мимика, психомоторные реакции (к примеру, демонстративная зевота), звуковые сигналы (например, хмыканье), экспрессивная лексика и фразеология, интонации, манипуляции со своим обликом и одеждой и т. д.

     5. Совместным достоянием* картины мира и стиля мышления (рис. 3, сектор 2) предстают:

     1) общий фонд знаков, символов, образов и семиотических кодов, посредством которых закрепляется единство когнитивных процессов и их результатов (познания и знания, оценивания и оценки, мышления и эмоций), а также общепринятая интерпретация элементов данного фонда; в данном случае нас интересуют культурные языки с точки зрения их смыслового содержания;

     2) оценочно-эмоциональное восприятие цвета;

     3) стереотипы формирования, пополнения и перестройки картины мира как единой системы.

     6. Общим элементом картины мира и кодекса поведения (рис. 3, сектор 4) выступает:

     1) идейно-эмоциональная основа повседневных поступков индивида – набор представлений, понятий, «аксиом сознания» и переживаний, закреплённый в

_______________________________________

* Речь идёт об элементах, принадлежащих, в зависимости от аспекта исследования, то одной, то другой ментальной структуре.

[с. 41]

_________________________________________________________________________

 

 

обычаях, традициях и устном фольклоре, помогающий индивиду ориентироваться в обществе и выполнять функции, обусловленные его социальными ролями; сюда можно включить взгляды на труд, собственность, богатство и бедность, отношение к праву и традициям, представления о власти и авторитете, понимание семьи и брака, модели соотношения любви и секса, понятие индивидуальности и т. п.;

     2) вкусовые пристрастия и предпочтения, объединяющие носителей одной культуры: господствующие типы одежды, представления о престижных и ценных видах пищи, понятие о бытовых удобствах, типовые методы ухода за телом, способы достижения привлекательности и пр.

     7. К числу общих компонентов стиля мышления и кодекса поведения (рис. 3, сектор 3) относятся:

     1) социально заданные установки, подсказывающие человеку оценку его собственных поступков и выполняющие функцию мотивов поведения, – например, диктующие индивиду понимание таких явлений, как нормальность/ненормальность, новое/старое, выгода, польза, престиж и т. д.;

     2) набор символов, схем, словесных формул и знаковых кодов, необходимый, с одной стороны, для коммуникативного описания всего, что связано с познавательно-оценочной деятельностью и эмоциональной жизнью индивида, а с другой стороны, для реализации (фиксации) в поведении людей принципов этнического, социального и чисто культурного разделения и/или взаимодействия. Предметом исследования в данном случае оказывается часть метафорического фонда, а также символика цвета, материалов, металлов, графических образов и узоров, чисел и т. д. 

      В подаче иллюстративного материала допустима известная схематичность: очерёдность приводимых примеров, а также их содержание будут соответствовать порядку, в котором ранее характеризовались ментальные структуры и их компоненты.

[с. 42]

___________________________________________________________________________

 

  

1. ПАРАДИГМА

      1.1. Когда мы говорим о концепции мироздания, свойственной конкретной культуре (эпохе), изучаемые нами представления подвергаются столь широкому обобщению, что могут быть выражены с помощью краткой формулировки.

     Возьмём, например, европейский культурный ареал и рассмотрим отношение людей ко времени на разных этапах его истории. Для первобытнообщинного строя (точнее, для архаической культуры, угасающей лишь в раннее средневековье) характерно циклическое восприятие времени, при котором оно дробится на самостоятельные замкнутые пласты, при котором люди и события, став частью былого, не уходят куда-то «вдаль», а незримо присутствуют в настоящем. Более того, прошлое располагается фактически впереди настоящего, поскольку будущее мыслится как повторение пройденного. При этом наряду с обычным (мирским, профанным) временем выделяется мифологическое. Мирское время включает сельскохозяйственный, календарный циклы и замкнутое родовое время[7].

     Становление государственности, принятие христианства и генезис феодализма сопровождались перестройкой и усложнением темпоральных представлений. Европейскому средневековью свойственно циклически-линейное восприятие времени. С одной стороны, по-прежнему темпоральная структура включает в себя ряд циклов (к уже известным добавился богослужебный), а события прошлого считаются «передними». С другой стороны, зарождается и постепенно утверждается исторический взгляд на мир. Общий временной поток выстраивается в одну линию, начало которой – сотворение мира, середина – рождение Христа, конец – грядущий Страшный суд[8].

     Идея необратимого развития становится господствующей в период Новой и Новейшей истории. Время воспринимается нами линейно, как бесконечная цепь неповторимых

[с. 43]

__________________________________________________________________________

 

 

событий, причём прошлое – всегда «сзади», а будущее – «впереди».

     Подобную эволюцию пережили и представления о пространстве. В первобытном сознании отсутствует цельный образ пространства, последнее оказывается раздробленным, представляя собой совокупность отдельных «локусов», атрибутивно связанных с конкретным коллективом (в эпосе – с героем). Пространство рассматривается не «со стороны», а «изнутри», причём как бы со всех точек одновременно. Соответственно первобытная живопись не знает перспективы[9].

     Средневековое изобразительное искусство строится по законам обратной перспективы («семантической композиции»), соответствующей представлению о том, что центром всего сущего является Бог. Образ пространства приобретает некую цельность, хотя исходная точка пространственного восприятия лежит по-прежнему вне человека, отмечая местоположение Творца, который находится одновременно повсюду. Средневековая картина условна (с точки зрения композиции), она совмещает в себе сразу несколько точек (углов) зрения на объект изображения.

     Эпоха Возрождения, поместив человека в центр мироздания, породила новое отношение к пространству. Исходную позицию мироописания занял мыслящий субъект-зритель. Именно человек стал тем «сторонним наблюдателем», относительно которого строится вся система пространственных координат. Живопись Ренессанса, а также Нового и Новейшего времени утвердила переворот в представлениях о пространстве освоением законов линейной перспективы[10].

     Для первобытнообщинного строя (архаики) и средневекового общества (традиционной культуры) характерно двуединое, нераздельное восприятие времени и пространства, которые образуют «хронотоп», континуум. Общим для доиндустриальных культур является и чувственное, «живое» отношение ко времени и пространству: они принимают

[с. 44]

____________________________________________________________________________

 

 

облик таинственных сил, могут быть «злыми» и «добрыми», сакральными и «нечистыми»[11].

     Развитие физики в XVII–XVIII вв. было сопряжено с утверждением «холодного», механистичного взгляда на время и пространство, которые превратились в чистые абстракции, отделённые в сознании друг от друга. Теория относительности возродила представления о пространственно-временном континууме, но оставила без изменений абстрактное, лишенное эмоций отношение к нему[12].

     Концептуальные основы представлений о природе, обществе и человеке также менялись от эпохи к эпохе. На стадии первобытности индивид ещё не выделяет себя из природного окружения, сливается мысленно с ним, что проявляется в анимизме, фетишизме, тотемизме и отсутствии пейзажных изображений (в эпосе – описаний природы). Принадлежность к человеческому роду обусловлена включённостью индивида в строго определённую общность, описываемую понятиями «мы» и «свои». Чужак считался недочеловеком и на него не распространялись представления о морали. 

      Средневековое искусство уже знает условный ландшафт. Это связано с тем, что человек и природа уже не сливаются воедино, а распадаются, оказываясь двумя равноправными и автономными субъектами. В то же время границы между природой и обществом по-прежнему размыты. И дело не только в том, что массовое сознание средневекового общества хранило в себе реликты дохристианских верований. Всем традиционным культурам свойственно стремление полностью уподобить жизненный уклад людей природным циклам, синхронизировать их между собой. Можно вспомнить и о том, что действие законов распространялось в средневековье и на животных, а также о том, что и тогда сохранялся взгляд на природу как некое антропоморфное существо. Что же касается принадлежности к человеческому сообществу, то оно определяется уже не фактом рождения и причислением к определённому социуму, но фактом крещения[13].

[с. 45]

_____________________________________________________________________________

 

 

     Период, наследующий средневековью, характеризуется чётким противопоставлением общества и природы, превращением последней в объект человеческой деятельности. Мыслящий субъект смотрит на мир «со стороны», вследствие этого у него начинает формироваться эстетическое отношение к природе. Проявлением этого является развитие пейзажной живописи и широкое распространение лирических описаний природы в литературе.

     1.2. Понятие «ценность» можно раскрыть следующим образом: это любой феномен (предмет, явление или черта внутреннего мира человека), представляющий для общества, социальной группы или индивида наибольшее значение и выступающий необходимым условием их жизнедеятельности.

     В эпоху первобытнообщинного строя к числу ценностей относили только то, что имело божественное происхождение и/или обеспечивало воспроизводство первичной социальной группы – рода, племени. Соответственно ценностный статус приобретало прежде всего то, что объективно отделяло человека (общество) от животного мира (природы), и прежде всего –  дары «культурного героя»: огонь, орудия труда, злаки, ремёсла, предписания и табу, социальные институты и пр. Отдельный человек, его здоровье и благополучие в категорию ценностей не входили.

     Среди духовных ценностей главной был тотальный коллективизм, понимаемый как полное подчинение личных интересов общественным. Столь же высоким статусом обладала и традиция («старина»), нарушение которой оценивалось как покушение на благополучие коллектива. Наконец, в число «ценностных образцов» первобытного общества следует включить и красоту. Правда, в то время она была синонимом физической полноценности, посему допускались такие формы ухода за телом, как его деформация, татуировка, нанесение шрамов и пр.[14]

     Античность, в целом не вышедшая за рамки архаической культуры, скорректировала «ценностные образцы» предшествующего времени. Понятие красоты включило в

[с. 46]

______________________________________________________________________________

 

 

себя не только образ человека, но и представление о мироздании в целом. Критериями прекрасного стали гармония, порядок, соразмерность. Кроме того, список фундаментальных ценностей пополнили добро (благо) и истина. Впрочем, они фактически отождествлялись друг с другом, а также с понятиями «красота» и «польза».

     Ценностный статус в античном обществе стала приобретать и личная жизнь человека, высшая цель которой описывалась понятием «счастье». Однако это понятие трактовалось по-разному. Последователи гедонизма понимали под счастьем наслаждения и благополучие. Сторонники эвдемонизма, напротив, полагали, что счастье – результат самоограничения. Стоики же видели корни счастья в добродетели и бесстрастии, независимости человека от внешних обстоятельств[15].

     Средневековье среди «ценностных образцов» оставило только духовные феномены; земное и материальное («полезное») стало гораздо менее значимым, нежели ранее. Истина, добро и красота нашли своё триединство и абсолютный критерий в Боге, а к ним, в качестве новых фундаментальных ценностей, добавились Вера, Надежда и Любовь. Эпоха Возрождения повлекла новую перестройку системы ценностей. Центральным элементом этой системы становится человек, провозглашённый «мерой всех вещей».

     Новое время в сферу фундаментальных ценностей возвращает пользу. Человеческая личность постепенно высвобождается из пут церковной и коллективной опеки, и на смену тотальному коллективизму и традиционности приходит культ индивидуализма и новаторства[16].

     1.3. В современном понимании истина – это «объективно верное идеальное воспроизведение действительности в сознании человека»[17]; она в равной мере принадлежит и человечеству в целом, и отдельному человеку – познающему субъекту. Но характерно ли такое понимание для доиндустриальных обществ?

[с. 47]

____________________________________________________________________________

 

 

     Для индивида, живущего в условиях родоплеменного быта, истина является чем-то внешним, «сторонним», но образ её всегда локален и конкретен. Она совпадает с понятием «правда» и считается достоянием лишь коллектива как целого, представляя собой элемент группового сознания, объективированный в мифах, преданиях, религиозных предписаниях и т. д. Противопоставления истины и лжи на субъективном уровне ещё нет, оно существует лишь на уровне социальной группы. Причём истиной оказываются только нормы и суждения своей общности. Наконец, нахождение истины и приобщение к ней возможны лишь посредством совершения определённой процедуры или ритуала, смысл которых – в актуализации коллективных представлений.

     Средневековое понимание истины было в своей основе аналогичным (тому причиной культ «старины», коллективизма и господство натурального хозяйства). По-прежнему считалось, что ложь во имя коллектива – не ложь, но правда. По-прежнему истин было столько, сколько было автономных социальных групп. Однако христианство заложило в сознание людей некий обобщённый образ истины, которая стала атрибутом Всевышнего – «Божьей правдой». Кроме того, христианская религия с помощью понятий «грех» и «добродетель» открыла индивидуальный путь приобщения к истине, сделав её в известной мере достоянием каждого верующего. Теперь в процессе познания человек мог опираться и на свой личный опыт, если тот, конечно, не противоречил опыту, закреплённому в коллективном сознании[18]

     Среди многофункциональных «аксиом сознания» в качестве примера можно выделить магию – элемент «мифологической» (архаико-традиционной) парадигмы. Основа магии – уверенность в жёсткой взаимосвязи объектов и явлений окружающего мира, с одной стороны, и слов, мыслей, жестов, поступков человека, с другой, причем все эти феномены разумеются равносильными и взаимозаменяемыми. Эта уверенность помогает человеку мысленно связать

[с. 48]

_______________________________________________________________________________

 

 

воедино и прочувствовать все элементы мироздания. Эта уверенность вводит в стиль «мифологического» мышления принцип аналогии, благодаря которому познание осуществляется как узнавание[19].  Наконец, кодексы поведения различных слоёв добуржуазных обществ обязательно включают в себя наборы магических ритуалов (охотничьих, земледельческих, воинских и пр.).

     До наших дней дожила и такая древняя «аксиома сознания», как вера в Бога. Мысленное обращение человека к потусторонним силам высшего уровня позволяет не только объяснить любое явление окружающей действительности, но и диктует совершенно определённую систему рассуждений и доказательств. Вера в Бога подразумевает соблюдение целой системы правил, добавляемых к «мирскому» кодексу поведения. С этим духовным феноменом связана и вполне определённая картина мира, фокусирующая взгляд человека на фигуре Творца.

     1.4. Одной из полифункциональных «аксиом сознания» является и стремление, столь привычное для доиндустриальных обществ, использовать бинарные оппозиции (двоичные признаки-классификаторы) для описания мира и регуляции человеческого поведения. С их помощью космогенез представляется как преобразование хаоса в космос, как поэтапное разграничение мировых сфер и стихий. Эти классификаторы также структурируют оценочно-познавательную и ритуальную деятельность людей.

     Оппозиций сознания, обладающих наиболее универсальным характером, около двадцати. К ним относятся, к примеру, такие: хорошее – плохое, сакральное – мирское, счастье – несчастье, жизнь – смерть, правый – левый, верх – низ, чёт – нечет, прямой – кривой, старое – новое, свой – чужой, грубый – изящный, прибывающее – убывающее.

     Каждая из этих оппозиций имеет множество модификаций. Например, связка «жизнь – смерть» для первобытного сознания выглядела как «бессмертие – смерть». Но оба варианта, в свою очередь, могли воплощаться в противопоставлениях типа: подвижное – неподвижное,

[с. 49]

_______________________________________________________________________________

 

 

свободное – тесное. Точно так же оппозиция «прибывающее – убывающее» могла принимать форму «большой – маленький», «длинный – короткий», «широкий – узкий», «толстый – тонкий».

     Систему конкретных воплощений универсальных оппозиций составляют: победа – поражение, достаток – недостаток, суша – море, огонь – влага, день – ночь, белый – чёрный, солнце – луна, близкий – далёкий, мужской – женский, правда – кривда, земля – небо, восток – запад (север – юг) и др.

     В сознании людей  докапиталистических обществ хранился и запас неких символов, с помощью которых обозначались те или иные оппозиции. Так, связка «чёт – нечет» могла быть передана цифрами 4 – 3 или оппозицией «квадрат – треугольник» («квадрат – круг»). Впрочем, противопоставление квадрата и круга могло символизировать и связки типа «грубый – изящный», «прямой – кривой». Подобным образом за формулой «конус – усечённый конус» усматривались оппозиции «верх – низ» и «сакральный – мирской»[20].

 

2. КАРТИНА МИРА

      2.1. Понять, как «концепция мироздания» развёртывается в «модель мироздания» и чем они отличны друг от друга, можно на следующем примере. Рассмотрим представления о времени и пространстве, характерные для носителей «мифологического сознания» (среди которых, кстати, были и «низы» феодальных обществ[21]).

     Как уже говорилось, «мифологическое сознание» воспринимает время циклически. Однако членение временного потока в разных культурах было различным. Взять, например, членение годового времени по сезонам. Наиболее распространённым было деление года на два сезона, оно отмечено у шумеров, майя, народов Сибири, монголов, тибетцев, финнов, индоевропейцев (к примеру, кельтов). Однако в Европе употреблялось и деление года на три сезона. Подобный подход свойственен также

[с. 50]

________________________________________________________________________________

 

 

культурам Древнего Египта и Индии. Античные же Греция и Рим знали 4 сезона[22]

     Всем культурам опять-таки свойственно трёхчастное восприятие мирового пространства по вертикали (небо, земля, подземный мир) и четырёхчастное по горизонтали («стороны света»). В то же время представления об отдельных элементах подобных конструкций могут существенно различаться. Для европейской культуры традиционной выглядит такая ориентация в пространстве, при которой человек становится лицом на север. Но у монголов, например, основной (передней) стороной считался юг. В соответствии с этим запад считался правой стороной, а восток – левой[23].

     По-разному в тех или иных культурах описывался и процесс космогенеза. Исходным материалом оказывается то грязь (ил), то пена, то «мировое яйцо», то тело убитого первосущества или первопредка («первой жертвы»). Сам же процесс может представляться как превращение одних объектов в другие, как деятельность богов и культурных героев или же как борьба богов (культурных героев, богатырей) с хаотическими силами (хтоническими чудовищами, змеями и т. п.). Весьма распространены сюжеты, в соответствии с которыми мир порождают в священном браке земля-мать и небо-отец (луна-мать и солнце-отец). Для теокосмогонии характерно изображение процесса космогенеза как непрерывной цепи рождения богов, создающих различные природные и культурные объекты. Наконец, в некоторых космогонических мифах творение мира происходит с помощью слов (т. н. миф «о создании имён»).[24]

     2.2. Этносы и культуры различаются между собой не только составом и характером фундаментальных ценностей. Дело в том, что в одну и ту же эпоху (при господстве одного и того же типа культуры) «ценностные образцы» могут быть общими для самых различных социумов. Различия могут определяться и расположением одинаковых элементов, их местом в ценностной иерархии данной общности.

[с. 51]

_____________________________________________________________________________

 

 

     Так, принцип гостеприимства входит в систему ценностей любого народа, но далеко не у всех он стоит на первом месте. Почитание родителей до сих пор занимает одну из верхних строк в мусульманской ценностной иерархии, чего нельзя сказать о системе ценностей европейских (преимущественно христианских) народов[25].

     Для европейской средневековой культуры характерно известное пренебрежение к труду и хозяйственной практике. Важность труда, конечно, осознавалась, но в системе ценностей он не занимал высокого места, представая как необходимость, определённая свыше. Труд приобретал высокий ценностный статус лишь тогда, когда в нём усматривалась «душевная польза». Переход к индустриальному обществу повлёк за собой возвеличение хозяйственной практики; человечество постепенно осознало, что труд есть основание всей культуры и цивилизации[26].

     Особый уровень ценностной иерархии общности как целого составляют наборы ценностей, специфические для отдельных слоёв и групп. Здесь можно вспомнить, например, об особых рыцарских ценностях, среди которых фигурировали верность сюзерену и взятому обязательству, благородство по отношению к равным, сибаритство, щедрость и роскошество, мужество[27].

     2.3. К сожалению, об устойчивых переживаниях, связанных с воззрениями на мир и ценностными ориентациями людей прошлого, мы чаще всего можем судить предположительно, лишь на основе косвенных свидетельств.

     Если допустить, что чувства, овладевающие людьми во время их общения с горними силами, в конечном итоге воплощаются в конструкциях культовых зданий, то в таком случае отношение к Богу, например, в Древнем Египте было сопряжено, по всей видимости, с осознанием своей ничтожности и чувством страха. Дело в том, что «в древнеегипетских храмах вся пространственная композиция сооружения окружает входящего по мере его продвижения всё теснее и исподволь настраивает его на особо мистический лад, подводя к тёмному и тесному святилищу».

[с. 52]

____________________________________________________________________________

 

 

Что касается готических соборов, то они своими грандиозными размерами не только «напоминали простому смертному о ничтожестве его перед ликом господним», но и «выражали соответствующее средневековому мировоззрению стремление человеческой души вверх, к богу»[28].

     Обратимся к темпоральным представлениям людей. Можно предположить, что циклическому восприятию времени соответствует, как правило, устойчивое чувство оптимизма, базирующееся на уверенности, что вслед за смертью (разрушением) обязательно следует возрождение (восстановление). Когда подобный взгляд усложняется за счёт эсхатологии (как это было в средневековой Европе), эмоциональный настрой в обществе становится двойственным: с одной стороны, людьми овладевает страх перед «концом мира», но с другой стороны, по-прежнему в них живёт уверенность, что «светопреставление» будет лишь началом обновления мира[29].

     Если же говорить об эмоциях, атрибутивно связанных с ценностями, то представление о них мы можем составить опять-таки на примере средневековых рыцарей, для которых нормой были высокомерие и презрение к «мужикам» и «борзописцам».

 

3. СТИЛЬ МЫШЛЕНИЯ

      3.1. То, что мы сейчас понимаем под знанием (а именно «проверенный общественно-исторической практикой и удостоверенный логикой результат процесса познания»[30]), вряд ли правильно считать духовным атрибутом всех эпох и культур. Так, в настоящее время различаются «знания», «умения», «навыки», «привычки» и «обычаи», однако носители архаических и традиционных («мифологических», «фольклорных») представлений понятием «знание» как раз охватывали «всю совокупность трудовой деятельности, бытовой практики, отношений в обществе, семье, сферы обрядности, фольклора, поведения, морали». Соответственно знания (и профанические, и сакральные) большей частью представляли собой «механически передаваемые из поколения

[с. 53]

_______________________________________________________________________________

 

 

в поколение ритуализированные действия, выполнение которых в определённом порядке имело конечной целью достижение положительного или отрицательного (вредоносного) результата»[31].

     В доиндустриальных культурах совершенно своеобразным было и понимание истинности. Речь идёт о понимании того, где лежит граница между истиной и ложью, какие операции необходимы для получения достоверного знания, какие реалии можно считать связующими элементами между истиной и человеком.

     На ранних стадиях общественного развития истинность знания (утверждения) доказывалась, во-первых, включённостью его в систему коллективных представлений, традиций, обычаев или же соответствием им, во-вторых, соблюдением при получении данного знания (проверке утверждения) общепринятых (чаще всего связанных с религиозным культом) ритуалов и процедур. Истинной считалась лишь информация, почерпнутая из коллективного опыта или согласованная с ним, либо обладающая сакральной природой – например, полученная путем гадания или посредством обнаружения аналогии в священных текстах.

     Но в таком случае теряло всякий смысл различение «истины» и «знания»; формулировка «ложное знание» была просто невозможной. Соответственно не было нужды и в абстрактных, формализованных критериях истинности, а значит и в понятии «логика»[32]. (Философское наследие Древней Греции вряд ли правильно считать элементом и продуктом массового сознания всего античного общества).

     3.2. Если продолжать разговор об «архаико-традиционном» стиле мышления, то необходимо сказать и о присущих ему правилах и принципах оценочно-познавательной деятельности. Пожалуй, главным среди них был принцип аналогии (отождествления) – поиск соответствий в личном и коллективном опыте или в сакральных текстах. Сутью этого механизма

[с. 54]

_____________________________________________________________________________

 

 

является подмена причинно-следственных связей внешним сходством объектов.    

     Замкнутость жизни и господство натурального хозяйства не способствуют формированию абстрактного мышления. Люди, живущие в таких условиях, не умеют мыслить силлогизмами. Ведущее место в психических операциях сопоставления предметов занимают не вербально-логические связи, а процессы припоминания наглядной ситуации, поэтому полноценный вывод («новое знание») рождается не в результате сопоставления посылок силлогизма, но в результате актуализации наглядно-действенных воспоминаний. В этих условиях всякая новая информация, чтобы не быть отвергнутой, должна представать как нечто знакомое, «старое». Познание, таким образом, принимает вид узнавания[33].

     Соответственно понятий как таковых нет, их заменяют образно-чувственные представления. К примеру, «в условиях примитивных культур категориальное название цветов часто заменяется многочисленными обозначениями оттенков, различение которых имеет сугубо практическое значение». В этих культурах отсутствует и абстрактная классификация геометрических фигур (к примеру, круг обозначается как «ведро» или «сито»). Не умеют люди и заканчивать недорисованные геометрические фигуры до целого. Незавершённый круг воспринимается как «браслет» или «месяц»[34].

     Другим способом осмысления всего происходящего для носителей «мифологического сознания» был механизм подсознательной «диффузии», в основе которого лежало такое свойство архаического мышления, как перманентная метафоризация. Речь идёт о привлечении архетипов и неких канонических ситуаций (воспоминаний) для описания и классификации явлений окружающего мира, о перенесении конкретных образов и представлений локального характера на широкую область явлений и предметов. «Диффузное мышление» проявлялось, например, в использовании патриархально-семейной лексики для

[с. 55]

_____________________________________________________________________________

 

 

обозначения властных отношений в обществе (сюзерен – «отец» или «старший брат»; монарх – «батюшка»). Другим вариантом «диффузии» было представление социальных явлений в образах семейной жизни. Благодаря этому, в частности, осмысление социального неравенства породило сказки о сироте, падчерице, младшем (обездоленном) сыне[35].

     К числу правил и стереотипов мышления, наиболее характерных для носителей «мифологического сознания», также относятся глобальный антропоморфизм, логика сопричастия (уподобление части целому), усиленная семиотизация предметов и явлений (установка на восприятие их в качестве знаков и символов)[36].

     3.3. Разговор о влиянии семиотических систем, используемых человеком «по умолчанию», на его познавательно-оценочную деятельность, логично начать с языка общения.

     К примеру, носители английского языка существенно ограничены (по сравнению с носителями русского, немецкого или французского языка) в выборе и применении чисто речевых средств для осознания и оформления этикетных ситуаций, поскольку в английском отсутствуют грамматические формы для раздельного обращения к собеседнику на «ты» или на «Вы».

     На мышление носителей разных языков оказывает воздействие и такая норма, как фокус эмпатии. Так, английское высказывание должно содержать лишь один фокус эмпатии. К примеру, форма сообщения «Джон спросил свою жену» показывает, что говорящий идентифицирует себя с Джоном. За конструкцией «Муж Мэри спросил её» стоит идентификация с Мэ… Продолжение »

Бесплатный хостинг uCoz