…о в Петербурге, а вскоре с отрядом казаков прибудет на Тамбовщину или Дон. Но после начала очередной русско-польской войны (31 июля 1732 г.) пошла гулять новая молва: дескать, царевич Алексей из-за козней «бояр» бежал на Слободскую Украину и стал «пустынником» (отшельником); «а надлежит де быть на царстве оному пустыннику, ежели он явитца, ибо де ныне война в Полше, а… государыня править того не может».

     Тимофей так и не признал себя виновным в самозванстве. Не сознался он и в том, что знал Стародубцева. Он пытался уморить себя голодом, дабы не подвергнуться казни, но не успел. Приговором, утверждённым царицей 31 октября 1733 года, повелевалось отсечь ему голову – там, «где от него злодейство более произносимо было», после чего, «зделав деревянной столб, взоткнуть оного самозванца Тимофея голову на железной кол, а тело ево зжечь». Казнь произошла в Чуево в конце мая или в июне 1734 года.

 

 

№ 42. «Царевич Пётр, сын императора Петра I и брат царевича Алексея Петровича» (Тимофея Труженика) [май/июнь 1732 – конец мая ? 1733] – Ларион Стародубцев

 

     Этот лжемонарх тоже был российским подданным, православным и, видимо, русским. Родился около 1690 года, очевидно, в семье крестьянина. Возможно, был сиротой. Примерно в 1709 году его отдали в рекруты. На военной службе он провёл более 20 лет, так и не научившись читать и писать. Будучи в Нарвском драгунском полку, он наверняка участвовал в Северной войне: его полк действовал под Выборгом, Кексгольмом, Гельсингфорсом, Пилькиной Киркой, Оберфорсом, Вазой и на реке Тельме. После окончания войны полк дислоцировался на Украине. За провинности Ларион дважды попадал под арест и наказывался кнутом. В 1730 или начале 1731 года, не вынеся тягот службы и частых издевательств немца-офицepa, он сбежал на Дон.

     Хотя казакам запрещалось принимать беглых, Лариону нашлось место в Яменской станице на Бузулуке. Он стал «бурлаком», женился на вдове (её звали Матрёна Акакиева дочь) и зажил с нею и падчерицей Федосьей «своим куренем». Одевался он подобно иным «бурлакам» –  носил нечто среднее между костюмом казаков и крестьян. Работящим Стародубцев не был – он «безпрестанно табак пивал» (курил кальян или наргиле[14]).    

     В мае – июне 1732 года он познакомился с Тимофеем Тружеником и узнал от него о своём высочайшем происхождении[15]. Возможно, он говорил правду, когда следователям объяснял своё дальнейшее поведение так: «Мыслил простотою своею, что… Труженик подлинно царевич и ево… обогатит». Как бы то ни было, вскоре явился миру новый лжемонарх. Это произошло во время сенокоса на лугу близ Яменской станицы. Когда был перерыв на обед, Ларион возвестил казакам, что является на самом деле «царевичем Петром Петровичем». Его подняли на смех. Через несколько дней он с теми же казаками вновь завёл разговор о своём «царском происхождении», и вновь услышал смех. Тогда самозванец обратил свой взор на «бурлаков». Вскоре двое из них – Логгин Каланчин и Иван Полушкин – стали его «товарыщами». Он их каким-то образом убедил, что у него «на груди звезда, а на спине месяц, и он де подлинной царевичь».

     В конце ноября к Стародубцеву явились гости из села Чуево – уже известные нам Плешивый, Емельянов и Шапкин. Они обратились к Лариону так: «Здравствуй де ты, Пётр Петрович!» Тот им говорил: «Для чего де вы так меня величаете? Я де не

 

 

Пётр Петровичь». Ответом было: «Приказал де нам тебя так величать батюшка наш Алексей Петрович… и велел де тебя привесть он к себе для свидания». Ларион поехал в Чуево, взяв «товарыщев», и по пути вновь «сказывался царевичем».

     Его встречали Бровкин и Ермолаев (Брюзгин ездил к арестованному Труженику). «А как де они… Стародубцова о… Труженике спросили, и он… о нём сказал, что он царевичь Алексей Петровичь». Настроение у «Петра Петровича» изменилось, когда он узнал, что «брат» сидит в тюрьме. Поэтому, когда вернувшийся Брюзгин спросил его, «знает ли он того Труженика и какой он человек», Ларион ответил уклончиво: «Как бы де мне с ним видетца, то бы де я с ним переговорил кое о чём, и ежели б де он был здесь, то б де я ево узнал, что он – царевичь или нет». Но чуевских сторонников Тимофея волновала также судьба его «поклажи». Посему в Тамбов были посланы крестьянин Иван Сычёв и однодворец Сергей Страмоусов с наказом: если не удастся вызволить «Алексея», то нужно получить у него благословение и указания, как поднять клад.

     На следующий день Ларион «со товарыщи» явился к местному управителю Мокею Степанову сыну Чуеву и назвался царевичем Петром Петровичем. «И оной Чюев на то ничего ему не сказал», зато усадил обедать. Тут приехали из Тамбова Сычёв и Страмоусов: «Здравствуй де ты, Пётр Петрович! Что де мы от батюшка своего Алексея Петровича слышали, то де тебе и говорим. Ларион спросил: «Что де – от него будет приказу?» Они сообщили, что Труженик «им сказал: за чем де оной Стародубцов пришёл, то б де он и делал; и для чего де оной Стародубцов сам к нему не приехал?» Потом Тимофей добавил: «А этова де дела без меня не зделаетца, а буде зделаетца, то – Боже, помогай!» Наконец он велел передать Стародубцеву: «Сможеш ли де ты Открывон-град открыть? Будет де ты не сможеш, то де не станет у тебя глаз, и рук, и ног, и уст глаголющих». Ларион, вспомнив рассказы «брата», стал хорохориться: «Готовте де с собою свечи, да надобно де нам книги и дьячки – и поедем де на место и вскроем городище. А в том городище есть Знамение Пресвятыя Богородицы, и Евангелие, и крест, и знамёна царя Александра Македонского. И те де знамёна надобно мне отдать Тимофею Труженику». Когда же его спросили: «Для чего де знамёна тому Труженику отдать?», – он ответил: «Оной де Труженик будет по тем знамёнам царствовать».

     Наутро Лжепётр пошёл на попятную: «Непошто де нам, братцы, ехать вскрывать городища – там де мы все пропадём и возмут де нас всех во ад. А оной Труженик вас прелщает, что называетца царевичем, – он де не царевичь, в нём де есть дух нечистой, и вы де к нему не ездите. И оное де городище надобно проклясть. И ежели бы де оной Труженик здесь был, я бы де ему оковал руки и ноги». Ларион даже назвал его Антихристом. И вот что интересно: знакомые Тимофея «все на то ничего ему не сказали». В этот же день «приезжали в то село два человека – собою старые… и… Стародубцова при… Чюеве осматривали, и сказали, якобы он, Стародубцов, подлинно царевичь, и потом поехали…». При осмотре они сказали самозванцу: «Ты де не казак и не казачей сын». В ответ Ларион молвил: «Я де казак и казачей сын, я де ворона залётная». Переночевав, он и его «товарыщи» получили от Мокея «пашпорт» и двинулись домой.

     По возвращении Каланчин и Полушкин «разглашали» о самозванце другим «бурлакам». К «царевичу» примкнул Ефрем Худяков, который затем привлёк и Герасима Полубоярова. Сам Ларион завербовал Ерофея Батурина (Плешакова). Казаки же тем временем потешались и над Стародубцевым, и над его близкими. Его падчерица вспоминала: «Как де была она, Федосья, в Яменской станице на улице, и в тое де бытность на той улице были той же станицы казаки… и ис тех казаков один человек, увидя её, Федосью, говорил оным казакам про вотчима её…: "У нас болдырь[16] Ларион Стародубцов называетца царевичем Петром Петровичем", – и, смеясь, тем же казакам говорил: "Теперь де у него стала и жена царевна, а она де, Федосья, – дочь царевичева"». Всё это не нравилось и жене самозванца: «Матрёна… мужу своему говорила: для чего он так называетца? Она де жить с ним не станет! И… муж за то её бивал и говорил: "Вот де я не собою называюсь – меня де так назвал Тимофей Труженик!" И она ж… говорила: "Почему де оной Труженик так тебя назвал?" И… муж ей… сказал: "Вить де он мне брат", – и назвал того Труженика царевичем Алексеем Петровичем. Толко де она… за подлинно того ничего не признавала…»

     В начале марта 1733-го по решению станичного «круга» Лариона стали посылать «на работу» – «в Черкаск на плоты с лесом», но он отказался ехать, ссылаясь на то, что он царевич, а не мужик. Когда его привели на майдан для наказания плетьми, он «тем казакам говорил, чтоб они ево не били: "Я де царевич Пётр Петрович!" И всё же его высекли, а потом с женой и падчерицей «ис той станицы выбили вон». С ними, но уже по своей воле, ушли Каланчин с женой и Полушкин. Они переселились «в казачьи пустые юрты»[17] близ Кардаила, левого притока Бузулука, и стали «табором» на степном участке рядом с лесом под названием Высокая Дубрава. После этого лжемонарх и его подручные приступили к вербовке жителей близлежащих станиц – Берёзовской, Филоновской, Карповской, Дурновской, Алексеевской, Лукьяновской и Акишевской. Во-первых, они «прельщали» тех, кого встречали рядом с «табором», уговаривая их «послужить Богу» и обещая награду. Во-вторых, агитация шла и в самих станицах при беседах с глазу на глаз. В обоих случаях заговорщикам верили не все.

     Приехавшим таки в их «табор» сообщали, что у Стародубцева есть «царские знаки» –звезда и месяц. Ларион также рассказывал: он-де ушёл из царского дворца, когда явился «император» (очевидно, «немец», якобы заменивший Петра I) и «стал отцовския и дедовския законы ламать»; он-де выступил против узурпатора и поплатился – «от императора в темнице за старую веру сидел два раза» и был наказан кнутом; потом ушёл в Чернигов, «а с Чернигова на Киев и в Киеве-граде кинул ерлык, а вь ерлыку подписано: "Слетел орёл с тепла гнезда"»; затем пришёл на Дон. «А теперя я хощу умышлением своим вступить на отцовское и дедовское попелище». Иногда самозванец добавлял: «Уже де годы мои вышли: жил я тайно, а ныне де буду явен – пора де мне на отцовское попелище. Бедному де жаль кошеля, а богатому – кароля…» Казакам он ещё говорил: «А вот батюшкино царство службами растащили. А как я сяду на царство, то служба уймётся на десять лет. Теперь я вас призываю волею, а вы ко мне не идёте, а то буду я вас брать и неволею. И которые придут ко мне волею, те будут при мне пожалованы, а которых возьму неволею, те будут последние. Теперь я иду в Москву к Ея Императорскому величеству – она меня узнает, и буду я на батюшкином царстве».

     Поверившие Лжепетру кланялись ему и отправлялись восвояси. При нём постоянно были не более пяти мужчин. Но многие из «прельщённых» приезжали опять с дарами. Так, берёзовский казак Игнат Седов привёз лжегосударю «вино» (водку), и за это Ларион его «хвалил и целовал в голову». Когда же среди сторонников самозванца оказался грамотей – «бурлак» Иван Попов, было решено учинить присягу «царевичу». Обольщённые им казаки и бурлаки (женщины не привлекались) клялись быть всегда при нём и служить верно, после чего сообщали свои имена Попову, а тот записывал. После того, как присягнули 24 человека, перечень взял Стародубцев и «держал… при себе». Те, кто пристал к нему позднее, уже не записывались. Кстати, всего у Лариона было не менее 50 сторонников (считая женщин), при этом как минимум 12 из них были также сообщниками Труженика.

     В конце марта лжецаревич «со товарыщи» начали готовиться к походу на Москву.

 

 

Для разведки о Труженике Ларион послал к Тамбову Худякова и Плешакова. Вернувшись, они пересказали тамошние слухи: «царевичь де Алексей Петровичь, которой… назывался Тружеником, живёт ныне в Москве при государыне императрице» и «был де в Санкт-Питербурхе раза с три, и казаков де, которые ныне при нём… жалует, и набрал де себе голутвы ста з два»; от него «есть указы» с таким началом: «Здравствуйте де, казаки мои великодонские!» – причём в них  говорится, что он «к Троицыну дни (13 мая. – О. У.) к ним не будет, а будет к Петрову дни» (29 июня. – О. У.).

     После этого Ларион «мыслил, что… Труженик подлинной царевичь Алексей Петровичь, а он… царевичь же Пётр Петровичь». Стародубцев объявил, что уже послал в Москву письмо и теперь ждёт «от брата своего царевича Алексея Петровича писма – не возмёт ли де он ево в Москву к себе… А он де, Стародубцов, подлинно царевичь Пётр Петровичь, а ежели б де он был не царевичь, то б де он так не делал и их не набирал. И пойдёт де он с ними в Москву к Ея Императорскому величеству и к брату своему… и дорогою де, идучи, станет себе набирать ещё охочих людей, кто к ним приставать станет, а ежели кто приставать не станет, то их бить. И пришед де к Москве, станет он, Стародубцов, и брат ево… царствовать вместе з государынею императрицею, а ежели де кто им станет противитца, и они де учинят в Москве и в ынех местех бунт». В ответ на реплику соратников: «Как им бунт чинить?» – он заявил: «То де не ваше дело, я де как хочю, так и делаю – для того, что де я подлинной царевичь».

     Позднее одному из «подданных» Ларион сообщил: «Пришёл он со всходу; и чтоб он, Бирчюков, проводил ево… до Черкаска, а из Черкаского де проводят ево… в Москву старшины; и будет он в Москве на дедовском и их отцовском царстве; и волос де стричь у себя не станет; и есть де у него… в Киеве бабка…» Нечто сходное говорил он и другим: «Как де мне ехать до Черкаскова? А ис Черкаскова б де я поехал в Москву к Ея Императорскому величеству – она де, государыня, меня узнает…» Он повторял: «И государыня де от меня не отступитца – она… мне имеетца сестра двоюродная». Когда же сообщники ему напомнили, «что в Москву итить невозможно, что де везде караулы», Стародубцев сказал: «То де не ваше дело, я де вас, как знаю, доведу». Но потом он всё же решил подстраховаться и объявил: «Надобно де мне писать ерлыки и подкидывать по казачьим станицам о том, что де я подлинной царевичь, и чтоб они, казаки, о том ведали и читали те писма всенародно».

     Агитация посредством «подмётных писем» велась в конце апреля – начале мая. Со слов самозванца Попов написал нечто вроде манифеста к «черни» всего государства. Его взял себе Лжепётр, а Попов создал «указ», отличный от исходного лишь концовкой – обращением к донским казакам. Эту бумагу должен был доставить в Яменскую станицу Седов, но «нигде того писма не объявил, боясь, что он у того самозванца был». Ещё один «указ» донцам – уже в трёх вариантах – под руководством «царевича» написал «бурлак» Гаврила. Одну копию подкинули в Лукьяновской станице, вторую – в Акишевской, третью – в Алексеевской. Все «ярлыки» кратко излагали мифическую биографию самозванца, призывали казаков постоять «за старую веру и за чернь» и запрещали обижать «бурлаков» и «голутву».

     Надежды Стародубцева на казаков и вера в себя объясняют его поведение при задержании и после него. Поимка произошла в начале мая. Берёзовские казаки схватили одного из «товарыщей» самозванца, и тот привёл их к «табору». По пути отряд пополнили дурновские казаки, «которые ехали для разделу лугов». В «таборе» казаки «застали бурлаков 11 человек», «дву жёнок да девку». Но вопрос приезжих, «что они за люди», Стародубцев «назвал себя царевичем Петром Петровичем, и объявил им два писма, и называл их указом». Однако он и его окружение были взяты под караул и доставлены в Берёзовскую станицу. После того, как туда прибыл отряд казаков из Черкасска, задержанные были этапированы в столицу Войска Донского.

     В пути Ларион подбадривал соратников: «Что де вы, казаки, приуныли? Я де не боюсь ничего – я де царевичь Пётр Петровичь! Толко б де Господь Бог донёс меня до Москвы! А у меня де в Москве есть брат родной – царевичь Алексей Петровичь, и государыне явился». В Кундрючевской станице товарищи по несчастью «Стародубцову говорили: "Подлинно де ты царевичь и не обманываеш ли де нас?" И Стародубцов де, плюнув, говорил: "Этакие де вы блядины дети – не верите! У меня де есть и брат – царевичь Алексей Петровичь, и в Москве де о Крещенье (6 января. – О. У.) у заутрени в церкви явился государыне императрице Анне Иоанновне и о себе ей… объявил, что де он царевичь Алексей Петровичь". И бояря де того ево брата спрашивали ж, что он за человек, и он им сказал, что он царевичь, и те де бояря того ево брата взяли и посадили в темницу. И оного де ево брата ис темницы караулной салдат выпустил к обедне. И брат де ево, пришед к обедне, тем бояром насмеялся: "Эта де ваша темница хороша!" И потом де ис церкви пошли на воду со кресты. А у него де в то время за поесом был топорик маленкой, и бояря де топорик у него из-за поеса вынули и бросили вь ердань[18]. И оной де ево брат за тем топориком пошол вь ердань, и сидел вь ердани по тех пор, как воду освятили и пошли в церковь. И оной де ево брат, вышед из ердани, пошёл за кресты ж в церковь. И государыня де императрица, увидя того ево брата в церкви мокрова, говорила князьям и бояром: "Этот де человек не простой", – и велела тем князьям и бояром приходить во дворец, а она де, государыня, подъимет старыя книги».

     В конце мая конвой прибыл в Черкасск. Там, вероятно, самозванца допросили, и он отказался от мифической ипостаси. 25 июля 1733 года его доставили в Тайную контору. В отличие от «брата» Ларион признал свою вину, но и он пытался уморить себя голодом. Приговор у них был общий, и Стародубцеву уготовили точно такую же казнь, как и Труженику. Лариона тоже предали смерти в конце мая или в июне 1734 года. Только место казни было иным – Яменская станица.

 

Источники

РГАДА. Ф. 6. Оп. 1. Д. 187; Ф. 7. Оп. 1. Д. 266. Ч. 6. Л. 116–127 об., 143–146; Ч. 9. Л. 87–93 об.; Д. 272. Ч. 10. Л. 116 об. – 117 об.; Д. 278. Ч. 5. Л. 91–97; Ч. 8. Л. 397–401, 407–407 об.; Ф. 349. Оп. 1. Д. 457. Л. 66–67 об; Д. 840.

 

Литература

Есипов Г. В. Люди старого века. СПб. 1880. С. 416–444.

Разорёнова (Козлова) Н. В. Из истории самозванства в России 30-х годов XVIII в. // Вестник Московского ун-та: Серия «История». 1974. № 6. С. 54–62.

Сахаров А. Н., Троицкий С. М. Живые голоса истории. М. 1978. С. 149–156.

Троицкий С. М. Самозванцы в России XVII–XVIII веков // Вопросы истории. 1969. № 3. С. 140–142.