…-семантического анализа. Он подразумевает выделение в отдельных статьях ключевых слов (терминов) и их эпитетов, выявление у тех и других ситуативных значений и смыслов, сравнение и обобщение полученных результатов и, наконец, максимально точное определение семантического поля каждого из ключевых слов.

     В-третьих, адекватный перевод источника и его дальнейшее изучение невозможны без применения метода «внимательного чтения» (М. О. Гершензон, Я. О. Зунделович) или «восполняющего понимания» (М. М. Бахтин). Суть его – в обнаружении, объяснении и устранении (посредством добавочных формулировок и редакторской правки) «умолчаний», «оговорок» и речевых «лакун»³⁸.

     «Умолчание» – это сознательное построение сообщения (текста) таким образом, чтобы отсечь лишнюю (на взгляд автора в данной ситуации) информацию, т. е. оставить часть сведений, в принципе необходимых реципиенту

___________________________________

³⁴ Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России. – М., 1985. – С. 28; Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. – М., 1998. – С. 25.

³⁵ См.: Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. – М., 1986; Тюленев С. В. Теория перевода. – М., 2004.

³⁶ См.: Шмид В. Указ. соч.; Смирнов И. П. Указ. соч.; Зоркая Н. М. На рубеже столетий: У истоков массового искусства в России 1900–1910 годов. – М., 1976. – С. 183–225; Путилов Б. Н. Героический эпос и действительность. – Л., 1988; Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. – М., 1994. – С. 11–245.

³⁷ См.: Дегтярёв А. Я. Комментарий к статье 3 Русской Правды Краткой редакции // Генезис и развитие феодализма в России: Проблемы идеологии и культуры. – Л., 1987. – С. 76–77.

³⁸ См.: Борев Ю. Б. Указ. соч. – С. 73–75; Кузнецов В. Г. Указ. соч. – С. 134–135.

 

 

(слушателю, зрителю, читателю), за пределами сообщения. При этом сообщение выглядит внешне как нечто цельное и законченное. Утаённая информация выявляется лишь путём сопоставления данного текста с другими высказываниями автора.

     «Оговорка» – это то, что в чужом высказывании (тексте) реципиент воспринимает как некую аномалию, это фраза или её часть, которую он оценивает как нелогичную, неуместную, лишнюю, странную, уводящую в сторону от основного повествования.

     Речевая «лакуна» – это противоречащее нормам грамматики отсутствие в речи (тексте) отдельных языковых единиц и/или конструкций, но это такое отсутствие, которое, по мнению автора, не должно привести реципиента к неверному восприятию речи (текста), ибо упущенное как бы само собой разумеется и может быть мысленно восстановлено. Подобное возможно лишь в рамках общего для автора и реципиента коммуникативного контекста – при наличии единого фонда представлений и знаний или при условии, что высказывание с «лакуной» будет сопровождаться иными сообщениями.

     В тексте «Русской Правды» наличествуют все виды указанных выше феноменов, но далеко не всегда они обнаруживаются, а будучи обнаруженными, не всегда подвергаются корректной интерпретации.

     «Умолчаниями», например, сопровождаются статьи, которые говорят о преступлениях, относившихся, согласно «Церковному уставу» Ярослава Мудрого, к юрисдикции Русской православной церкви. Так, и ст. 83 Пр. ред. «Правды», и ст. 13 «Устава» посвящены поджогам, но ничего не говорят о распределении судебных полномочий между светской и духовной властями по этому поводу³⁹.

     Кроме того, ст. 83 Пр. ред. «Русской Правды» умалчивает о том, что если поджог совершил не просто свободный общинник, а домохозяин-семьянин, то конфискацией имущества и «потоком» (изгнанием из общины и переводом в категорию «несвободных» под личной властью князя) должны быть наказаны также его жена и дети. Это выясняется лишь при обращении к ст. 7 Пр. ред.

     Что касается «оговорок» в тексте «Правды», то с одной мы уже познакомились, когда разбирали ст. 17 Кр. ред. Подобный феномен усматривается и в ст. 112 Пр. ред. («Аже холоп бежить, а заповесть господин, аже слышав кто или зная и ведая, оже есть холоп, а дасть ему хлеба или укажеть ему путь, то платити ему за холоп 5 гривен, а за робу 6 гривен»).

     Здесь, на первый взгляд, явная тавтология – употребление двух глаголов с общим значением «знать». Однако недоумение уступает место пониманию, стоит лишь учесть, что в древнерусском языке глаголы «знати» и «ведати» находились между собой в таких же отношениях, как немецкие глаголы «kennen» и «wissen» или же французские «connaître» и «savoir», т. е. первый означал «знать кого-то лично, непосредственно», а второй – «знать о чём-то умозрительно, иметь абстрактные знания». Поэтому корректный перевод ст. 112 Пр. ред. представляется таким:

_________________________________

³⁹ См.: Российское законодательство X–XX веков. – С. 112, 179.

 

 

     «Если холоп/рабыня убежал/-ла от своего господина, то господин должен публично объявить о побеге и приметах беглеца/беглянки на торговой площади. После этого всякий свободный мужчина, который накормит беглеца/беглянку, или снабдит его/её продуктами, или сообщит сведения, необходимые ему/ей, чтобы скрыться, должен будет заплатить потерпевшему компенсацию (за холопа – 5 гривен, за рабыню – 6 гривен), если окажется, что он лично слышал объявление потерпевшего, либо не слышал, но знал беглеца/беглянку лично ещё до побега, либо до встречи с беглецом/беглянкой узнал об их побеге и приметах от иных людей».

     Что касается «лакун», то они имеются  практически во всех статьях «Русской Правды». Возьмём уже рассмотренную ранее ст. 17 Кр. ред. В ней сразу несколько «пробелов», так как вербально описываются далеко не все правовые действия, необходимые и допустимые в ситуации, когда свободного мужчину оскорбил действием чужой холоп.

     Но можно для примера взять и ст. 3 Кр. ред. («Аще ли кто кого ударить батогом, любо жердью, любо пястью, или чашею, или рогом, или тылеснию, то 12 гривне; аще сего не постигнуть, то платити ему, то ту конець»). Конечная фраза смущала некоторых исследователей своей, как они писали, «синтаксической нелепостью», она виделась им «не имеющей смысла», искажённой позднейшими сокращениями. Посему эта фраза подверглась редактированию и стала такой: «…аще сего не постигнуть, кто платити ему, то ту конець». При этом слово «постигнут» трактуется как «определят, выявят»⁴⁰.

     Между тем сравнение данной статьи со ст. 23–26 Пр. ред. позволяет понять её и без правки оригинального текста. Перевести её можно так: «Если свободный мужчина вызвал свободного мужчину на поединок, ударив его батогом, или жердью, или чашей, или рогом для питья, или мечом в ножнах, или рукоятью необнажённого меча, либо дав ему пощёчину, но поединок не состоялся, т. к. вызванный своего меча не обнажил, то указанные действия считаются оскорблением, и потерпевший имеет право подать жалобу в княжеский суд, по решению которого обидчик обязан будет заплатить штраф князю в размере 12 гривен. Если же свободный мужчина в ответ на указанные выше действия обнажил свой меч, то это считается началом официального поединка, и тот, кто в ходе его покалечил или убил противника, должен быть освобождён от правовой ответственности»⁴¹.

     2. Автономное изучение перевода «Русской Правды».

     Одним из направлений исследования на этом этапе является постоянное уточнение и корректировка перевода оригинального текста. Но основное внимание должно быть уделено формированию массива упорядоченных данных, которые можно поделить на «фактологию» и «концептологию».

     2.1. «Фактология» – это составленная исследователем компиляция, объединяющая извлечённые из источника сведения конкретного характера, т. е. «привязанные» к определённому лицу (лицам), моменту времени, месту и

_________________________________

⁴⁰ См.: Дегтярёв А. Я. Указ. соч. – С. 73, 76–78.

⁴¹ См. также: Российское законодательство X–XX веков. – С. 52.

 

 

ситуации. Она отражает историческую реальность в обеих её ипостасях – и объективной, и субъективной.

     С точки зрения содержания, «фактологию» можно разделить на две сферы: на «мироописание» (сюда входит эксплицитная информация о географических объектах, природных явлениях, социальных отношениях, предметах быта, повседневной жизни людей прошлого) и на «психографию», которая фиксирует наглядно проявляемые черты эмоциональной и духовной жизни людей – как на уровне индивидуальных форм (обыденное сознание, мировоззрение), так и на уровне массовидных форм (групповое сознание, общественное сознание, социальная психология).

     Изучение «Русской Правды» в этом направлении подразумевает использование тех же методов, которые применялись на предыдущем этапе.

     2.2. Если мы подвергнем «фактологию» дополнительной обработке, то получим сведения абстрактного характера – «концептологию». К ней относятся наблюдения и выводы, которые играют роль, так сказать, «кирпичиков» и «блоков» при реконструкции духовного мира людей прошлого и базовых структур их психики – как на уровне индивида, так и на уровне групп, страт и общностей⁴².

     Исследованию «Русской Правды» в этом аспекте может помочь контент-анализ – как семантический (основанный на подсчётах частоты упоминаний того или иного объекта в определённой связи с другими объектами), так и лингвистический (подразумевающий статистическое изучение грамматических особенностей текста)⁴³.

     Кроме того, при создании «концептологии» важную роль играют метод «вчувствования» (В. Дильтей) или «вживания» (М. М. Бахтин), а также процедура «диалога культур» (В. С. Библер). В обоих случаях имеет место игровое раздвоение сознания исследователя: он задаёт источнику вопросы и для ответа на них мысленно выходит за рамки привычного, смотрит на мир глазами «Чужого» – через призму иного разговорного языка, иных традиций, обычаев, представлений, идеалов и т. п. Иначе говоря, учёный отождествляет себя с источником, как бы одушевляет его, представляя в образе собеседника, способного реагировать на обращения к нему. Причём исследователь задаёт вопросы мировоззренческого и экзистенциального характера, т. е. такие, на которые в источнике нет и не может быть явных, «лежащих на поверхности» ответов.

_________________________________

⁴² См.: Шкуратов В. А. Указ. соч. – С. 111–131, 275–294; Усенко О. Г. К определению понятия «менталитет» // Российская ментальность: методы и проблемы изучения. – М., 1999. – С. 29–77; Он же. Ментальные основы древнерусского монархизма (середина XIII – середина XV вв.): оппозиции верность/измена и вассал/подданный // Cahiers du Monde russe. – 2005. – T. 46. – № 1–2 (janvier – juin). – P. 363–385; Он же. Жизненные идеалы и нормы поведения русских в «немом» игровом кино (1908–1919) // История страны / История кино. – М., 2004. – С. 33–55; Он же. Об инвариантах и стереотипах кинотворчества (на примере отечественного игрового кино 1908–1919 гг.) // Философия и психология творчества. – Тверь, 2005. – С. 115–135; Он же. Человек, социум и природа в российском игровом кино 1908–1919 гг. // Человек. Общество. История. – Тверь, 2006. – С. 223–244.

⁴³ См.: Бородкин Л. И. ЭВМ ищет авторов средневековых текстов // Число и мысль. – М., 1986. – Вып. 9. – С. 113–141; Хвостова К. В. Контент-анализ в исследованиях по истории культуры // Одиссей: Человек в истории: 1989. – М., 1989. – С. 136–143; Методы сбора информации в социологических исследованиях. – М., 1990. – Кн. 2; Основы прикладной социологии. – М., 1995.

 

 

Кроме того, учёный должен быть готов скорректировать или снять некоторые вопросы и поставить новые, возникшие непосредственно в ходе коммуникации с источником⁴⁴.

     Эти когнитивные приёмы наиболее эффективны в связке с методом «схематической» (В. П. Визгин) или, лучше сказать, «анфиладной» интерпретации. Речь идёт вот о чём: сведения конкретного характера (элементы «фактологии») рассматриваются как некие знаки и подвергаются интерпретации; обнаруженные за ними реалии (денотаты, концепты и отношения между ними) в свою очередь рассматриваются как знаки, требующие «прочтения» и толкования, а когда обнаруживаются скрытые за ними «реалии 2-го плана», последние вновь предстают в виде знаков, дешифровка которых выводит исследователя на «реалии 3-го уровня», и всё начинается снова. Такое продвижение «вглубь» текста является одновременно переходом от частного к общему, от конкретного ко всё более абстрактному⁴⁵.

     Например, зададим авторам и редакторам «Русской Правды» следующий вопрос: как жители домонгольской Руси определяли для себя, кто такой «человек» и кто такие «люди» вообще? В результате обработки переведённого текста источника мы получаем такой «концептологический» ответ: в домонгольской Руси «человеком» считался только тот представитель биологического вида Homo Sapiens, который родился на Руси и входил в какую-либо корпорацию. Получается, что в понятие «люди» не входили приезжие иностранцы и «челядь», под которой нужно разуметь военнопленных, рабов иноземного происхождения (их приравнивали к скоту)⁴⁶. В то же время различались, так сказать, «люди 1-го сорта», «2-го сорта» и «3-го сорта».

     «Люди 1-го сорта» – это правовая страта «свободных». Но и внутри неё существовала иерархия: «человеком» в полном смысле слова был только взрослый женатый мужчина-домохозяин; остальные представители данной страты, в том числе замужние женщины, будучи неполноправными, являли собой низший разряд «первосортных людей».

     «Людьми 2-го сорта» были те жители Киевской Руси, которые в современной научной литературе именуются «полусвободными», – к примеру, закупы, рядовичи, смерды. В одной ситуации они рассматривались как «свободные», а в другой – как «несвободные», т. е. у каждого из них были две ситуативные ипостаси, не сводимые воедино.

     «Люди 3-го сорта» – это холопы, т. е. «несвободные» из числа местных жителей⁴⁷. С одной стороны, они обладали правосубъектностью, хотя и сильно ограниченной, и нередко занимали высокие должности в хозяйствах знати. Соответственно холопы были членами общества. С другой стороны, они

__________________________________

⁴⁴ См.: Кузнецов В. Г. Указ. соч. – С. 58, 135; Библер В. С. Указ. соч. – С. 90–96, 100–101, 108–109, 119; Он же. Ещё один диалог Монологиста с Диалогиком // «Архэ»: Культуро-логический семинар: Ежегодник. – Кемерово, 1993. – Вып. 1. – С. 10–55; Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. – М., 1984; Он же. Проблемы средневековой народной культуры. – М., 1981.

⁴⁵ См.: Кузнецов В. Г. Указ. соч. – С. 136–137; Мейзерский В. М. Проблема символического интерпретанта в семиотике текста // Учён. зап. Тартуского ун-та. – 1987. – Вып. 754. – С. 3–9.

⁴⁶ См.: Фроянов И. Я. Указ. соч. – С. 104–156.

⁴⁷ См.: Фроянов И. Я. Указ. соч. – С. 156–259.

 

 

пребывали в самом низу социальной лестницы, и этот их статус был зафиксирован даже на уровне грамматики.

     В «Русской Правде» слово «холоп», наряду со словом «челядин», употребляется как существительное неодушевлённого вида.  На Руси до XII в. и даже позже в форме винительно-родительного падежа, выражавшего признак одушевлённости, употреблялись «преимущественно существительные, обозначавшие взрослых свободных людей-мужчин, слова же со значением "раб", "слуга", "холоп" и подобные чаще употреблялись в старой форме винительного падежа, не равного родительному, например: "холоп ударитъ свободна мужа", но "платити ему за холопъ"»⁴⁸.

     В заключение следует заметить, что использование предложенной методологии позволит не только выявить у «Русской Правды» новые информативные ресурсы, но и на их основе пересмотреть целый ряд устоявшихся представлений о домонгольской Руси.

 

__________________________________

⁴⁸ Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: опыт исследования. – М., 1997. – С. 563.