О. Г. УСЕНКО

НЕИЗВЕСТНЫЕ НИЖЕГОРОДСКИЕ ЛЖЕМОНАРХИ

     В докладе пойдёт речь о неизвестных доселе научному сообществу самозванцах монархического типа¹, которые либо родились на Нижегородчине, пусть даже «проявились» (впервые предстали в своей мифической ипостаси) за её пределами, либо, будучи пришлыми, жили на её территории в новом качестве до 1801 г. Географические рамки исследования соответствуют современным границам Нижегородской области.

     На данный момент в научный оборот введены сведения о четырёх самозванцах, отвечающих указанным требованиям, – это А. Крекшин², Девора³, А. Холщевников⁴, И. Семилеткин⁵. Правда, информация о них довольно скупа и не целиком достоверна, к тому же публикации, в которых она содержится, большей частью труднодоступны. Поэтому имеет смысл начать доклад краткими характеристиками перечисленных лжемонархов.

     Андрей Иванов сын Крекшин. Родился приблизительно в 1690–1695 г. в д. Афинеевой (Офиняевой) Угличского уезда в семье помещика-рейтара. Предположительно русский, православный. Был неграмотен. Вместе с отцом и матерью переехал в Москву, где стал «ходить по кружалам, пить и бражничать и играть в карты». Весной 1711 г. сбежал к родственникам в Симбирский уезд, где жил до осени следующего года. На обратном пути к столице, в Арзамасском уезде, был ограблен.

     Будучи гулящим человеком и нищим, «проявился» 7/14 декабря 1712 г. как «царевич Алексей, сын императора Петра I». Это произошло в д. Старое Борцово Терюшевской волости Нижегородского уезда, которая тогда принадлежала бывшему грузинскому (имеретинскому) царю Арчилу II. Сторонников среди местных крестьян самозванец не приобрёл, зато по окрестностям пошли слухи о появлении царского сына. В январе 1713 г. жил как наёмный работник в мордовских дд. Сыскино и Шониха Терюшевской волости. Потом вернулся в д. Борцово, и там в конце января/начале февраля его схватили как бродягу и отослали в Нижний Новгород. На допросе он сказался дворянским сыном и московским жителем. Его наказали кнутом и в марте 1713 г. освободили. Полгода он прожил в с. Сергиевском (Толчиха) Арзамасского уезда «в работе», после чего направился в Москву. 7 апреля 1715 г. был схвачен крестьянами с. Ворсмы нижегородской вотчины князя А. М. Черкасского

и отвезён в Нижний Новгород. Там на допросе 8 апреля отрёкся от своей мифической ипостаси. Был отправлен в Преображенский приказ. Вскоре после 5 августа 1715 г. его наказали кнутом и сослали на каторгу сроком на 15 лет⁶. Его дальнейшая судьба неизвестна; скорее всего, он сгинул на каторге.

     Девора (монашеское имя, мирское неизвестно). По неподтверждённым данным – уроженка Нижегородского или соседнего уезда, дворянка. Предположительно русская. Умела читать и писать. Не известно, когда стала монахиней и «раскольницей». Уже в 1707 г. «оная Девора с протчими старицами жила в Керженском лесу за Пафнутневом починком в кельях». Будучи «старицей», около 1717/18 г. «проявилась» как «родная дочь Алексея Михайловича» – «царевна Наталья». В этом качестве нашла поддержку у «староверов» (по преимуществу «поповцев»), получая от них всё необходимое. Фактически возглавила тайную общину муромо-вязниковских «поповцев», а также, вполне возможно, стала одним из лидеров «поповщины» в общероссийском масштабе. С 1730 г. жила «в муромских лесах за селом Шиморским» и с ней – «старицы и трудники», «черницы и белцы и белицы». Двое беглых крестьян, живших одно время в её скиту, даже «на неё стряпали». Посещала Муром и Вязники, но на диспутах «раскольников» не замечена. До декабря 1731 г. посетила Москву: «жила в монастыре в каменной полате», и «приезжали знатные господа к той старице на поклон». Путешествуя, «ходила белицею девкою в шапке и вь юпке». В скиту и вне его на «аудиенциях» ей целовали руку. Была «очень богата», имела «денег много». Купила землю в муромских лесах (видимо, для нового скита). В конце 1733 г. «уехала с пришедшим к ней ис Полши дьячком... на реку Ветку в монастырь» (возможно, бывала там и ранее). При разгроме Ветки (лето 1735 г.) бежала в Россию. К декабрю 1735 г. со свитой добралась до слободы Мглинки Почепского уезда, где приютившему её «раскольнику» заявила: «Нужно де мне доехать в Москву до дядюшки». По пути туда, вероятно, была схвачена и сослана в монастырь под строгий надзор (в 1736 г.?)⁷.

     Андрей Иванов сын Холщевников. Родился примерно в 1714 г. в Москве. Видимо, русский. К моменту «проявления» был «старовером» и гулящим человеком, бродягой. «Проявился», вероятно, во второй половине августа/сентябре 1731 г. как «царевич Алексей Петрович» – в Нижегородском уезде «в керженских лесах у расколницы жонки Марьи Григорьевой». Живя в этом скиту, приобрёл сторонников среди местных крестьян-«староверов»: в Арзамасском уезде – среди жителей

с. Чернухино (Чернуха), принадлежавшего Спасскому Преображенскому монастырю, а в Нижегородском уезде – среди обитателей с. Селидьбы, принадлежавшего князю А. М. Черкасскому, а также д. Прудищи (собственность П. Мошкова) и д. Макарьевой. 6 декабря 1731 г. из скита М. Григорьевой самозванец приехал на праздник Николая Чудотворца в дворцовое с. Никольское, где спьяну представился уже «Петром Алексеевичем Копейкиным» (Петром II ?), но поддержки не получил. Вскоре по доносу старосты с. Чернухино («для того, что де назывался дворянином») был схвачен «близ города Арзамаса под селом Выездным и привезён в Арзамас». Оттуда 12 декабря 1731 г. его отправили в Москву, где тогда официально располагалась Канцелярия тайных розыскных дел. На следствии самозванец отрёкся от «похищенных» имён и статусов (20/21 декабря). При этом он показал, что сменил мифическую ипостась из-за примкнувших к нему крестьян, которые-де «говаривали ему, чтоб он, Холщевников, назывался царевичем Петром Алексеевичем, и как он, Холщевников, так станет называтца, то де будет в народе возмущение, отчего де и весь мир смутитца, а пристанет де оной весь мир к нему, Холщевникову; "и будут де к тебе все добры"…» Затем лжецаревич сознался, что «Петром Алексеевичем Копейкиным он, Холщевников, назывался, выдумав собою, спроста, а никто ево, Холщевникова, таким именем называтца не научал…». Однако в конце концов он утвердился на том, что к самозванству его подговорила М. Григорьева. В феврале 1732 г. в московской тюрьме к нему «пришла болезнь меленколия» («падучая»). 8 мая ему была назначена кара: «казнить смертью – отсечь голову»⁸. Приговор был приведён в исполнение, очевидно, 11–12 мая 1732 г.

     Иев Евдокимов сын Семилеткин. Родился около 1728 г. в д. Агеевка Добринского стана Кромского уезда, принадлежавшей генерал-майору М. П. Салтыкову. Видимо, русский. Был взят в рекруты, но летом 1747 г. бежал, после чего стал жителем «раскольничьего» скита старца Лариона в Унженском лесу (Владимирский уезд). Ларион выучил его читать и писать. Примерно в 1752 г. оба они перебрались в Пошехонский лес (Пошехонский уезд Ярославской провинции). В августе 1756 г. Иев был схвачен как бродяга, отправлен во Владимир, потом в Москву и снова во Владимир. Оттуда примерно в апреле 1757 г. бежал и вернулся к старцу Лариону. В июне 1761 г., когда Иев отлучился, старец сжёг себя в келье, дабы не попасть в руки сыскной команды, присланной из Пошехонья.

     После этого (перед 6 июля 1761 г.⁹) в пошехонских скитах

Иев выдавал себя за императора Пётра II Алексеевича. Под этим именем продиктовал несколько писем властям, в том числе императрице Елизавете Петровне, с угрозами и просьбами.

     В феврале 1763 г. лжеимператор поселился в Журавиженском скиту (Белбажская волость Юрьевского уезда Нижегородской губернии) у «записного раскольника» старца Аники. Там «Пётр II» вновь нашёл сторонников, по просьбе которых продиктовал письмо Екатерине II с просьбой дать послабление «раскольникам». В ноябре 1763 г. вернулся в пошехонские леса, но в июле следующего года опять явился на Керженец и в Митюшенском скиту попросил «ево записать в раскол». Местный десятник «выслал ево вон», и тогда самозванец пришёл в Нижегородскую губернскую канцелярию и под именем Ивана Михайлова попросил, чтобы его «записали и утвердили в келейных расколниках». Пока он ждал решения своего дела, до губернатора дошло известие о том, что среди лесных «староверов» жил псевдоимператор, который ныне под караулом в губернской канцелярии. Подозрение пало на Иева, и на следствии в Нижнем Новгороде 4/11 марта 1765 г. он сознался в монархическом самозванстве. 31 марта на очередном допросе он представился «побочным сыном царицы Евдокии Фёдоровны, первой жены Петра I» и тут же вновь себя разоблачил. 27 марта 1765 г. Иев был приговорён к наказанию кнутом и вечной каторге в сибирском городе Нерчинске. Но ввиду рецидива самозванства приговор 21 мая был изменён, и 27 июня Иева послали «в заточение» в Кондинский монастырь Тобольской епархии. Там он, видимо, и умер – после 1800 г.¹⁰

     Теперь перейдём к разговору о пока ещё неизвестных самозванцах-нижегородцах. Первый, о ком нужно сказать, – это Пётр Иванов сын Китаев (Китов, он же Никифоров). Родился он предположительно в 1674–1677 г. в д. Уткиной Нижегородского уезда, расположенной на вотчинных землях И. И. Чаадаева. Видимо, русский. Православный. Был неграмотен. Около 1686 г. вместе с отцом переселился в государственную Сергачскую волость – в с. Можарово (Дмитриевское), «и жил с отцом своим в одном доме лет с шесть и болши». Потом Пётр, «отделяс от отца своево» (очевидно, женившись), начал жить «своим домом в том же селе» (примерно с 1692/1693 г.). По всей видимости, около 1697 г. его стали одолевать приступы безумия, во время которых он ругал «православную христианскую веру». Местный священник – духовный отец Петра – попытался вылечить его традиционными методами: «бил ево… и увёз, сковав ево, в село Богороцкое и ис того

села Богороцкого ево отпустил». Но выздоровление П. Китаева было кажущимся, к тому же он перестал ходить в церковь, а когда священник сам «к нему, Петру, в дом ево с требою прихаживал, и он, Пётр, от того отца своего духовнаго ухоранивался, боясь ево».

     Предположительно в конце декабря 1698 г. П. Китаева посетила мысль, будто он – богоизбранный жених царевны Софии Алексеевны. Правда, мы не знаем точно, где и как он возвестил об этом людям. Однако можно полагать, что «проявился» он в октябре 1702 г. перед односельчанами и что его самозванство питалось не только душевной болезнью, но также слухами и толками, которые ходили в народе (например, молвой о подмене Петра I «немцем» во время Великого посольства и о воцарении в России Антихриста). В конце октября 1702 г. самозваного государя схватили «сергацкие земские избы денщики». При аресте Китаев пытался бежать и ударил ножом местного дьякона, который за ним погнался. В ходе «роспроса» перед воеводой Вадской и Сергачской волостей Михаилом Молвяниновым Пётр «говорил православной христианской вере противно, и святым иконам не покланялся, и в противности де своей про ево величество говорил непристойные слова…».

     Показания Петра, а также свидетельства его жены и детей были посланы воеводой в  Приказ Большой казны (получены 8 ноября 1702 г.). В ответ воевода получил указ о присылке самозванца в Москву. Китаева привезли туда 17 января 1703 г., а 20 января из Приказа Большой казны отослали в Преображенский приказ. 21 января 1703 г. П. Китаев был «роспрашиван» в присутствии князя Ф. Ю. Ромодановского.

     Вот что самозванец объявил: «Государя де царя Петра Алексеевича и государя царевича на Москве нет – изведены: извели бояря да немцы; а кто имяны, того не ведает; а ведает он про то Святым Духом, а ни от ково про то не слыхал.

     Трет[ь]я де колесница времени пришла, и быть было клятве – клясть было Антинаила, а по-книжному Антихриста; а Антихрист де ныне есть, а стал быть с Рожества Христова тому ныне пятой год, насел перед Рожеством Христовым с пятницы на суботу, и живёт и ныне в Московском государстве, и сидит ныне на царстве, а не царь Пётр Алексеевичь. А царя де Петра Алексеевича естьли ему, Петру, покажют, и он де ево узнает, а тот де Антихрист ему, Петру, не покажетца.

     А знает де он, Пётр, что есть Антихрист, по Божию велению: как де ему, Антихристу, насесть на царство, он де в то число в доме ево, Петрове, явился ему во сне с пятницы на суботу.

     А клясть де было ево, Антихриста, чтоб он в церкве не был и царством бы не помутил.

     Для ево ж, Антихриста, царь Пётр Алексеевичь стал бы соборовать девять соборов и ставит те соборы в Сергацкой волости в селе Дмитреевском, и быт было трём свадбам: женитца ему, Петру, на царевне Софее Алексеевне, да царю Петру Алексеевичю, да татарину Алексею, а как отечество и прозвание – не упомнит; а тот де татарин живёт от села Дмитреевского верстах в десяти в деревне Моклаковой в татарской слободе; а на ком де было царю Петру Алексеевичю и тому татарину женитца, того он не ведает. А что было ему женитца на царевне Софии Алексеевне, про то он уведал Святым Духом.

     Было ему явление наяве ввечеру: образ Казанские Богородицы, Святителев образ, Евангелие и вся сосуда церковная.

     И то Евангелие ему, Петру, несть было на голове, а образ Пресвятые Богородицы несть было за ним на грудях царю Петру Алексеевичю, а Спасов образ несть было супротив пупа татарину Алексею от того татарина из Моклокова в село Дмитреевское.

     А царя Петра Алексеевича в то число взят было ему с Москвы.

     А ево де, Петрово, имя положено в старых книгах – в Ефреме и в Прологу и вь Евангелье, в которых урочищах родина ево в Сундовине речке; а положено для спору; а кто те книги станет честь, и сам тот ево имяни доберётца».

     На трёх пытках (3, 16 и 20 февраля) П. Китаев утверждал, что «говорил он, Пётр, те все вышеписанные слова собою, и расколу де он не держитца, и расколщиков никого не знает, и у расколщиков книг ни у кого не слушал».

     2 марта 1703 г. самозванец был бит кнутом и послан «под начал»в Кириллов-Белозерский монастырь «для исправления в расколе»¹¹. Больше о нём известий нет.

     Второй из лжемонархов, сведения о которых публикуются впервые, – это Григорий Иванов сын Дружинин. Родился он в Нижнем Новгороде в семье посадского человека около 1708 г. Видимо, русский, «старовер». К тому моменту, как он стал государственным преступником, был нижегородским посадским человеком, женатым, но бездетным; умел читать и писать. Выглядел он так: «ростом высок, волосы на голове чёрные прямые, борода русая, глаза чёрные, долголик лицем».

     20 мая 1746 г. он был «сыскан» в нижегородский магистрат по словесному прошению дворцового крестьянина, жителя с. Бор, Фёдора

Васильева сына Комелина, который пожаловался, что Г. Дружинин причинил ему «обиду». Будучи «в судейской канторе в присудствии», Григорий объявил «Ея Императорскаго Величества  слово и дело по первому пункту», обвинив не только Ф. Комелина, но также посадского человека Ивана Шамина и президента магистрата Никиту Жукова. Оговорённые вместе с ним явились в губернскую канцелярию, куда не забыли сообщить и то, что он «признавается… во изступлении ума, понеже при нём явилас прошнуренная порозжая книга бес печати, да учебная азбука, да крест медной молящей, да о зборе ему, Дружинину, в церковное строение без прикладывания рук приговор…» В тот же день губернская канцелярия начала следствие. Когда Г. Дружинин был приведён  «для роспросу ево секретно… в присудствие, и по всходе ево в судейскую камору молился, крестяс двоеперстным сложением по-расколнически». От него еле-еле добились подтверждения, что «по первому пункту важность подлинно он знает», поскольку на вопросы он почти не отвечал. При этом говорил «с немалым криком и употреблял некоторые непристойные слова, и на спрашивание ево, что не с пьянства ли он то делает, объявил, якобы он напился духовнаго пива». Сидя после этого в караульной избе, Григорий говорил, «якобы он, Дружинин, был выбран в церковные старосты для строения каменной церкви, а оной, дескать, Иван Шамин не подписался к выбору; "токмо де он топерича пусть со мною посидит под караулом"».

     21 мая Дружинина вновь привели в губернскую канцелярию на «роспрос». Войдя в судейскую комнату, он «молился в землю пятикратно, крестяся двоеперстным же сложением, и потом, оставя прежнее показание, закричал необычно, что есть за ним и за губернатором слово и дело государево по первому пункту, и притом вертелся и скакал вверх, яко бесный, и губернатору сказал: "Положи де ты на себя такие же железы, какие на мне, – мне де с тобою охотнее ехат в Москву". При чём объявлено ему, чтоб он так необычно не кричал, а говорил бы искусно, но он того не послушал и паки кричал изо всей силы». Его сочли сумасшедшим, тем более что по пути в караульную избу он «во все люди то ж кричал». 24 мая он говорил караульным: «Что де прокурор ничего не смотрит над губернатором, али, дескать, хочет со мною туда жь ехать? Для чего де нас не отправляет в Москву? Поедут де со мною и все!»

     8 июля 1746 г. Григория отослали в Московскую контору тайных розыскных дел. По пути, как он сам потом вспоминал, «приключилась

ему, Дружинину, … головная болезнь, и от того был он, Дружинин, в беспамятстве и не в состоянии здоровья своего». 15 июля он уже давал показания в Тайной конторе. Перед первым «роспросом» он, войдя в судейскую комнату, «молился богу и поклонился в землю семь раз». Когда же ему зачитали то, что он говорил ранее и что о нём думали в Нижнем Новгороде, он сообщил, что «никакова в уме своём повреждения не имеет».

     Затем Григорий поведал, почему ранее кричал «слово и дело». Во-первых, 28 июня 1744 г. он «был в Нижегородском уезде в вотчине покойной царевны Дарии Арчиловны Меритиской (т. е. Имеретинской – О. У.) в селе Лыскове для торгового промыслу и стоял в доме того села крестьянки по отечеству Фоминой дочери… И будучи у той вдовы, в ночи он, Дружинин, спал, и пополуночи де во втором часу виделся ему, Дружинину, во сне сон, что бутто бы он, Дружинин, имеется Почайной реке, которая близ Нижнева у горы, и бутто бы он, Дружинин, збился с дороги и пошёл дороги искать, а лошадей оставил. И как де он, Дружинин, пришёл к означенной горе, и у той де горы стали у него, Дружинина, ноги тонуть  якобы в песок, и бутто бы он, Дружинин, в тот песок весь потонул, и та де гора якобы с ним, Дружининым, оторвалас». Во-вторых, перед 20 мая 1746 г. у Григория вышла ссора с указанным выше Ф. В. Комелиным («которой имеетца ему, Дружинину, шурин двоюродной»). Годом ранее Григорий дал ему гусыню с уговором, чтоб её приплод им делить пополам, однако Фёдор этот уговор нарушил. Дело дошло до драки, побудившей Васильева подать жалобу в магистрат. В-третьих, после этой ссоры Григорий был в Петропавловской церкви и тут «зделался приговор, чтоб ево, Дружинина, выбрать в церковные старосты. И он де, Дружинин, говорил, что он служит[ь] как Богу, так и верховным апостолом Петру и Павлу рад со всею охотою. И бывшей де в той церкви… посадской человек Иван Шамин сел в той церкви и, сидя, с ним говорил…» В-четвёртых, президент нижегородского магистрата Н. Жуков «збирал разных чинов с пришлых людей оброчные денги, которых собрал рублёв с тысячю. А как де началас Генералная перепис, то де тех людей ис посаду выслал, а денгами покорыстовался сам».

     Всё бы хорошо, но «потом оной Дружинин говорил всякие сумозбродные слова, которые к склонению речей никак написат невозможно». Его признали безумным и 23 июля 1746 г. отослали в Синод, откуда через два дня его отправили в московский Симонов монастырь «для

исправления в уме».

     В монастырской тюрьме Г. Дружинин сидел с 26 июля по 28 сентября 1746 г. Когда его караульные и архимандрит пришли к выводу, что он «находитца в добром состоянии, а безумия за ним никакого нет», его прислали в Тайную контору. Там он 29 сентября заявил: «Ныне де он в состоянии ума находитца, а слово де и дело сказывал он для того: Иван де Шамин, будучи в красилном ряду, говорил с нижегородцким ямщиком Семёна Мухановского с племянником… слова такие: "В нынешнем де году востанет царь Михайла"; а Мухановского де племянник сказал: "Нет де, Стрампилатор – я де видел в Божественном писании". А ему де, Дружинину, Господь явление казал». Но потом Дружинин «говорил всякие сумозбродные слова», из-за чего следствие вновь прекратили, а его вернули в Симонов монастырь.

     Однако 9 марта 1747 г. монастырские власти вновь признали, что «он в уме исправлен», и 16 марта он опять предстал перед следователями Тайной конторы. Начав с утверждения, что «ныне де он, Дружинин, имеетца в целом уме», Григорий повторил, правда, уже с новыми подробностями, рассказы о сновидении в с. Лыскове, о своей стычке с Ф. Комелиным, о «мирском приговоре» насчёт строительства под его руководством храма в честь апостолов Петра и Павла и о том, что И. Шамин «во время чтения того приговору сидел на лавке», а между прочим, «в том приговоре написан был титул Ея Императорскаго Величества». При этом Шамин впервые обвинялся в том, что спустя день после чтения мирского приговора говорил «в красилном ряду» следующее: «Ныне де царствует всемилостивейшая государыня, а по ней де в нынешнем году востанет царь Стрампилатор, а по царе де Стрампилаторе настанет царь Михаил, а по Михаиле де царе настанет Антихрист». Кроме того, Шамин якобы говорил Дружинину, будто он бороды не бреет «позволением Нижегородской губернии прокурора Семёна Васильева сына, а прозвания ево не помнит, для того, что де он, Шамин, за оное даёт тому прокурору гостинцы».

     Не забыл Дружинин сообщить новое и о главе магистрата Н. Жукове, который, оказывается, чинил поборы с торговых людей, не записанных в посад, «по общему согласию с нижегородским губернатором князь Данилою Друцким»; «президент Жуков выбирал нижегородцов посацких людей к разным казённым зборам в целовалники непорядочно и от того брал себе взятки…» К сугубо новой информации относится ответ Григория на вопрос, почему он крестится двумя перстами. «И на то оной Дружинин сказал: так де креститца он, Дружинин, из малолетства,

а научил де ево таким крестом креститца ещё в малолетстве отец ево, Дружинина, родной нижегородец посацкой человек Иван Михайлов сын Дружинин… потому, что де оной отец ево… крестился таким же крестом… А ныне де будет он, Дружинин, креститца так, как Ея Императорское Величество ему… укажет, толко де он, Дружинин, никакова расколу, кроме… двуперстного сложения, не имеет, и отца де духовного напред сего он, Дружинин, имел – церкви первоверховных апостол Петра и Павла, что в Нижнем Новегороде, попа Логина… (которой тому другой год умре), и на исповеди у него бывал повсягодно, а святых тайн сообщался по удостоинству, а по смерти де оного отца своего духовного Логина был он, Дружинин, на исповеди… села Пилной Мелницы у попа, имяни и отечества ево не упомнит. Толко де оным отцам своим духовным о том, что он, Дружинин, креститца двуперстным сложением, он, Дружинин, не сказывал для того, что де о том оные отцы ево духовные ево, Дружинина, не спрашивали».

     Но самое главное то, что на сей раз Г. Дружинин «проявился» как богоизбранный монарх. Это произошло, когда он рассказал вот что: «В прошлом де 746-м году в Великой пост на Страшной неделе ходил он, Дружинин, из дому своего Казанской приписи в Нижегородской уезд в дворцовое село званием Пилной Мелницы для свидания здесь своим морскаго флота с сержантом Данилою Арефьевым сыном Улыбиным… за которым в замужестве тётка ево, Дружинина, родная Федора Яковлева дочь, и на дороге де близ села Андосова, идучи дорогою, плакал он, Дружинин, о грехах своих, и в то де число было ему, Дружинину, привидение: якобы кто, идучи с ним, Дружининым, дорогою, говорит, бутто бы… Государь Император Пётр Великий сидит в муке, а ему де, Дружинину, быть в Москве царём. Чего де ради молился он, Дружинин, Богу, чтоб Его Величество Бог от такой муки избавил, и обещался де он, Дружинин, зделать в Нижнем Новегороде во имя первоверховных апостол Петра и Павла каменную церковь».

     Вызванные в качестве свидетелей соседи самозванца, его брат Андрей и жена Фёкла Максимова дочь показали, что у того до ареста «безумства никакого не бывало и никаких шалостей он, Григорей, не чинивал», в том числе «пьянства де и других непотребств он за собою никаких не имел». В то же время И. Шамин отрицал, что говорил когда-нибудь про царя Стрампилатора и про взятки прокурору; к тому же «бороды де он, Шамин, бреет и ходит в немецком платье…» Он заявил, что Дружинин возвёл на него поклёп, «знатно, за то, что оной Дружинин

подписался было дать вкладу в колокол, которой куплен к… церкви первоверховных апостол Петра и Павла, десять алтын, токмо де тех денег оной Дружинин не отдал, и он де, Шамин, тех денег у того Дружинина просил, и тот де Дружинин за то на него, Шамина, сердился. А мирского де приговору такого, чтоб… церковь первоверховных апостол Петра и Павла построить каменную и у того церковного строения быть старостою… Дружинину, никогда не бывало. А тот де приговор в… 746-м году в праздник Живоначальные Троицы неведомо для чего после отслужения божественной литоргии приносил оной Дружинин в означенную церковь… и читал при приходских той церкви людех… токмо де к тому приговору священник и церковники и приходские люди никто рук не приложили – для того, что де тот приговор оной Дружинин неведомо для чего написал собою, а не по мирскому приговору».

     В итоге самозванец был вновь признан безумным и 16 января 1748 г. отослан из Москвы в Соловецкий монастырь «до скончания живота ево неисходно». На Соловки он прибыл примерно в феврале 1749 г., но 19 июня 1756 г. «из-под караула… бежал безвестно, и сыскать ево нигде на острову не могли»¹². Что с ним сталось – неизвестно.

     Итак, наличный фактический материал позволяет утверждать, что на территории Нижегородского края до 1801 г. «проявились» 4 лжемонарха, из которых двое были местными жителями; ещё один лжемонарх сменил там свою мифическую ипостась; наконец, один уроженец Нижегородчины стал самозванцем за её пределами. При этом обращает на себя внимание тот факт, что все эти лица «проявились» в довольно узком временном диапазоне – с 1702 по 1761 гг.

     Чтобы адекватно осмыслить изложенный материал, нужно его поместить в более широкий контекст. В частности, надо обратиться к полному списку российских лжемонархов 1701–1761 гг. (см. приложение), а также к аналогичным перечням за XVII в.¹³ и за вторую половину XVIII в.¹⁴