О. Г. УСЕНКО

ОТОТОМАНУС, ИЛИ СЫН ТУРЕЦКОГО СУЛТАНА

Галерея лжемонархов от Смуты до Павла I

     Самозванцы – это колоритнейшая подробность русской истории на протяжении двух столетий, с 1601 по 1801 год. До сих пор среди лжемонархов немало не только тех, кто знаком лишь историкам, но и таких, чьи имена и похождения станут открытием даже для специалистов. Первые 16 самозванцев эпохи Смуты нам уже известны (см.: Родина. 2004. № 5). Общая картина притязаний на трон самозванцев разного рода и племени впечатляет гораздо больше: за два века на территории Российского государства действовали ни много ни мало 147 лжемонархов: правда, в XVII веке их было «всего» 29, зато в следующем, «просвещённом» столетии – сразу 118. Получалось, что в среднем каждый год приносил по самозванцу и даже чуточку больше. Присмотримся к ним поближе и увидим, что искатели приключений «проявлялись» на Российской земле не только в роли русского царя, но и других уважаемых монархов, не исключая турецкого султана.

КТО ТАКОЙ САМОЗВАНЕЦ?

     Прежде чем огласить весь список самозванцев, определим, кого надлежит в него включать. По нашему мнению, самозванец вообще – это дееспособный и правоспособный индивид, который:

     1) знающим его людям открыто (словесно или письменно) заявлял сам, или давал понять намёками, или убеждал их чужими устами, что он не тот, за кого его принимают, и выдавал себя за носителя иного, нежели в действительности, имени и/или статуса, а от людей, не знакомых с ним, скрывал свои истинные биографические данные или искажал их, играя новую роль (неважно – взятую вследствие заранее обдуманного плана или спонтанной реакции окружающих), и всё это делал прежде всего для того, чтобы лично воспользоваться плодами своих усилий;

     2) однажды начав играть новую роль (даже если она была принята им под принуждением или в состоянии опьянения, аффекта, душевного расстройства), подкреплял соответствующие этой роли заявления (свои или чужие) целенаправленными действиями (если, конечно, не был схвачен сразу после «проявления»), выстраивал своё дальнейшее поведение так, чтобы оправдывать ожидания поверивших ему людей, пусть даже общался с ними нерегулярно и тайно, при этом либо вообще не отрекался от вновь принятой роли, либо делал это лишь под принуждением;

     3) притязал на новый статус, объективно не имея на то никаких прав, причём его притязания были признаны необоснованными как современниками, так и потомками (историками), и даже если убедил на время какую-то часть людей, в конце концов был разоблачён как обманщик (неважно – при жизни или после смерти);

     4) воспринимал себя в новом качестве или так воспринимался другими не в шутку, а всерьёз, не в игровой ситуации, а в обычной, повседневной жизни;

     5) претендовал на статус, входивший в число привычных, известных или хотя бы  принципиально возможных для членов данного социума, прилагал к себе эпитеты, не вызывавшие недоумения или смеха у окружающих, то есть стремился (хотя бы мысленно) вписаться в существующую социальную структуру, найти себе место в данном обществе.

     Но не всякий самозванец претендует на корону – часто его амбиции не простираются дальше статуса «бывшего члена Государственной думы» и «отца русской демократии». Лжемонарх (псевдомонарх) – это самозванец, который не только выдаёт себя за верховного правителя государства или члена правящей фамилии, но также стремится получить соответствующие новому статусу властные полномочия: либо добивается признания со стороны официальных властей, либо создаёт свою собственную, автономную сферу властвования – формирует группу сторонников и добивается того, чтобы они беспрекословно его слушались и вели себя как его «подданные».

     Стало быть, не всякий, кто называет себя «царём» («царевной»), «государем» («государыней»), является самозванцем. Из поля нашего зрения нужно исключить людей, произносивших

«непригожие речи», – бахвалов и болтунов, которые если не забывали тут же о своих словесных притязаниях на высочайший статус, то больше их не повторяли, а напротив, отрекались от сказанного и ничем не подкрепляли его[1].

     Наконец, российскими следует, очевидно, считать лишь тех лжемонархов, которые в своей мифической ипостаси не просто находились на территории Российского государства (по состоянию границ на данный момент), но хотя бы недолго играли там свою роль, будучи на свободе. При этом неважно, каково было их подданство и этническое происхождение.

     Сообразно с этим из числа интересующих нас персонажей исключаются самозваные претенденты на российский престол, которые действовали за границей (например, М. А. Молчанов, Я.-Ф. Луба, И. Вергунёнок) или же оказались в России как арестанты, – к примеру, Т. Акиндинов (Анкудинов) и «принцесса Владимирская» («княжна Тараканова»).

НОМЕР СЕМНАДЦАТЫЙ

17. «Ахия (Иахия, Яхия, Якия), в крещении – Александр, султан и великий князь Оттоманский, сын султана Магомета III», «Александр, князь Черногорский» [2 декабря 1625 – конец августа/ сентябрь? 1626]

     Семнадцатым в нашем списке отечественных самозванцев шествует человек, совершенно безобидный для только что получившей трон династии Романовых. Некто Ахия, объявившись на Руси, сказался всего лишь потомком правителя Оттоманской Порты. Самозваный сын турецкого султана Мехмеда III (1595–1603) был одним из многочисленных авантюристов, бродивших по христианской Европе с конца XVI века и предлагавших свои услуги в организации антитурецкого восстания на землях Османской империи.

     Его настоящие имя и происхождение, как это принято у самозванцев, неизвестны. Возможно, он и в самом деле был Ахией, а приняв христианство, стал Александром. Родился он примерно в 1585–1589 годах – скорее всего, на территории Османской империи; был выходцем из греков или южных славян. Внешний облик его нам известен. В 1626 году он выглядел так: «Ростом середней и образом обышной, чорнорус, в лице щупловат, нос плоск, продолговат...».

     Ахия начал свою авантюру около 1605 года. Сначала он, видимо, бродил по Греции, Сербии и Болгарии, а затем через Венгрию и Австрию перебрался в Голландию (это случилось не позднее 1614 года). К этому времени он сделал из меди печать – как он сам говорил, «такову ж, какова у прежних греческих царей была». На ней был изображён «орёл двуеглавой, а меж глав над ним коруна, под ногами у орла лежит лисица»[2]. Авантюриста сопровождал слуга – Марк Фёдоров по прозвищу Македонянин. Кроме того, Ахия обзавёлся «агентами», которых с  верительными грамотами и письмами рассылал по Европе.

     Живя в Голландии, самозванец наделал кучу долгов (60 000 скудо[3]) и был вынужден скрыться. В 1615–1616 годах он жил в Париже на средства герцога Неверского. Карл (Шарль) I Гонзага, правитель герцогства Невер и Ретель (1595–1637), был одержим идеей крестового похода на турок, поэтому не только оплатил голландские долги самозванца, но и снабжал его агентов рекомендательными письмами и «паспортами» (документами, дающими право на свободное передвижение). Авантюрист в это время вёл переписку с испанским королём и правителями итальянских государств,

слал в Османскую империю письма, призывая православных восстать против турок и обещая им военную помощь.

     Когда Ахия разругался с герцогом Неверским, он перебрался в Италию – жил в Савойе, Флоренции, Риме и Венеции. Местные правители если не покровительствовали, то, по крайней мере, не мешали ему, и он брал в долг большие суммы денег, обещая уплатить сторицей в то светлое время, когда он удобно воссядет на султанском троне.

     Но для войны с турками нужны были войска, которых самозванец так и не получил. Тогда он отправился просить помощи у Рудольфа II Габсбурга, правителя «Священной римской империи германской нации». Из Вены Ахия по-прежнему слал письма в Италию – в Турин, Флоренцию, Венецию. Ничего не добившись от «цесаря», Александр, он же Ахия,  отправился в Речь Посполитую. В конце 1617 – начале 1618 года он объявился в Кракове и пытался получить желаемое от хорошо известного читателям «Родины» польского короля Сигизмунда III – тщетно. Чуть раньше он просил замолвить за него перед королём словечко правителя Флоренции Козимо II Медичи (1609–1621) и его мать, но получил лишь уклончивые отписки.

     Судя по всему, последующие шесть лет Ахия провёл, курсируя из Польши в Австрию и обратно. Он стал свидетелем начала Тридцатилетней войны (1618–1648), побывал в Чехии, посетил Белоруссию и юг Украины. Никакой военной помощи самозванец не получил, зато в качестве «князя Александра Черногорского» познакомился с некоторыми представителями польской знати – например, Сигизмундом Радзивиллом. Кроме того, Ахия вошёл в контакт с «лисовчиками» – профессиональными наёмниками из подданных Речи Посполитой, в том числе запорожцев (это название они получили в Смуту, когда подобными войсками руководил Александр Лисовский, сподвижник Лжедмитрия II). По их совету самозванец отправился в Запорожскую Сечь, куда его сопровождал другой авантюрист, покинувший Россию князь Иван Мосальский.

КАЗАЧИЙ КАНДИДАТ

     21 октября 1624 года Ахия прибыл в Киев. Мосальский сразу же явился к Иову Борецкому, митрополиту Киевскому (1620–1631), и сообщил, что в город приехал «турсково салтана сын», крещёный в православную веру. На следующий день состоялась первая встреча митрополита и Ахии. Самозванец на греческом языке изложил свою мифическую биографию (мы её поместили отдельно) и попросил митрополита его исповедать и причастить, но Иов его только исповедал. При этом самозванец поклялся, что рассказал о себе правду, а митрополит велел ему зафиксировать автобиографию на бумаге и уже с этим «письмом» явиться к причастию.

     26 октября Ахия вручил Иову краткую историю своей жизни, написанную по-гречески. «И Александр де, пришед к причастью и положа на то своё писмо руку, клялся и присягал, что он турсково салтана сын и, что он про себя митрополиту сказал и в писме своём написал, – всё правда, и ему б зде, на сём свете, быт прокляту и от богу отлучену, да и на том свете милости божии лишену быти». Тем не менее Ахия умолчал о том, что был дружен с герцогом Неверским.

     Автобиографию самозванца Иов оставил у себя, а наутро вместе с Ахией отправился в Сечь. Но когда по пути встретил своего приближённого – попа Филиппа, который как раз ехал из Сечи с «милостыней», то велел тому повернуть и сопровождать Ахию, «а сам воротился в Киев». Прежде чем покинуть самозванца, Иов написал «грамоты об нём в Запороги» (гетману и старшинам), вручил их Филиппу и «приказал ему тово Александра береч, как ево, митрополита».

     14 ноября 1624 года Ахия, его слуга Фёдоров и поп Филипп достигли Крылова – крепости на границе владений запорожцев. Там поп отдал самозванцу митрополичьи грамоты и направился обратно в Киев. Ахия же со слугой и казаками поехал в Сечь – «к Войску». В то время Сечь располагалась на днепровском острове Базавлук. Там самозванец оказался 1 или 2 декабря. В том, что сечевики ему поверили, большую роль сыграла рекомендация Иова. Кроме того, как вспоминал сам Ахия, «и казаки их

запоросские, которые были с лисовчики и ево знают, про нево сказали ж». Да и ранее в Сечь приходили самозваные искатели престолов (молдавского, валашского и московского) и чаще всего получали поддержку со стороны казаков[4].

     Ахия уверял запорожцев, что, если они с ним выступят, их поддержат «лисовчики многие», православные жители Османской империи, правители Испании и Флоренции. В подтверждение своих слов он послал к «приятелям» на Балканы письмо, где извещал, что вскоре «будет к ним в горы з Запорожским войском». К январю 1625 года помочь самозванцу оружием были готовы 18 тысяч сечевиков – при условии, что он даст им щедрое жалованье (конным – по 6 ефимков[5] на месяц, пешим – по 4), «да... на всё войско подарку тритцат тысячь золотых полских». Готовы были присоединиться и более 1000 «черкас» – казаков, живших в городках южнее Киева (в Крылове, Черкассах, Переяславе, Каневе, Корсуни, Терехтемире, Нежине, Лубнах и др.). Решено было выступить ещё до весны, «чтоб реки перейти по лёду до моря, а на весне итти морем и Дунаем мимо Волоскую и Мултьянскую землю»[6] к Царьграду. Дабы не было сомнений в его состоятельности, Ахия дважды писал «князю флоренскому», чтобы тот прислал ему якобы обещанные деньги («60 000 червонных золотых»).

     В начале января 1625 года запорожцы отправили к российскому царю Михаилу Фёдоровичу посольство с просьбой о покровительстве. Ахия договорился, чтобы в Москву поехали и его личные посланцы, и продиктовал письмо царю, где именовал себя так: «салтан Иахия Оттоман, во святом крещенье Олександр нареченный»; «салтан Ахия, во святом крещенье Александр, Ототоманус». Он объявлял, что находится в Сечи и собирается «с днепровым воинством» грядущей весной выступить на турок ради возвращения себе «отеческаго и праведнаго... царства Греческаго»; поход планируется «посуху и морем к земли Гречестей», где Ахию ожидает 130 тысяч воинов из болгар, сербов, албанцев и греков – народов, избравших его «законным царём». Тем не менее он просил у царя помощи.

     После этого Ахия послал гонца к Иову с просьбой о встрече и отправился в казачий городок Черкассы. Туда он прибыл 20 января. Узнав, что митрополит в Терехтемировом монастыре (60 вёрст от Киева), Александр сразу же туда приехал. Он рассказал о своём договоре с казаками и предложил митрополиту послать к царю Михаилу попа Филиппа вместе с его личными посланцами. Тот отказался, но помог Ахии по-другому – перевёл на украинский язык его автобиографию, а также приписку к ней о пребывании самозванца в Сечи. Взяв перевод, Ахия вернулся в Черкассы.

     Оттуда 24 января он отправил вслед за казачьим посольством своих представителей – слугу Фёдорова и запорожца Ивана Мартынова Доброго. При этом самозванец поведал им, что в течение трёх месяцев должен получить «гроши» из Валахии и будет ждать их в Терехтемировой обители. Ахия вручил посланникам перевод своей «записки», а также письмо от Борецкого, в котором тот просил царя помочь «сыну турецкого султана».

     21 марта посланники запорожцев и самозванца в Москве объявили, что «турский царевич Олександр Ахия» при поддержке Сечи планирует силой утвердиться на престоле в Царьграде. «А помогат де ему хотят запорожские черкасы, да ему ж де обещал дат шпанской корол на море 60 катарг[7] разных людей, да княз флоренской 20 тысяч мушкетов да пушки и пищали болшие. Да Олександру ж де царевичю хотят помогат сербы, волохи, и болгоры, и албавиты, и иные землицы людми и казною. Да ему же де хочет помогат крымской Шан-Гирей царевич, потому что он ныне с Турским в недружбе. И чают того, что с ним в собранье с ним будет людей много – тысяч до ста. И как придёт весна, и ему де, с теми со всеми людми сослався, итти под Царьгород. А царьскому величеству бьёт челом, чтоб государь пожаловал – также помоч учинил людми или казною...».

     Но официальной поддержки самозванец не получил и в Москве. Хотя 7 апреля его посланцы и были на приёме у царя вместе с делегатами Сечи, однако отдельно от казаков их не представляли. 10 апреля при «отпуске» посольства думный дьяк Иван Грамотин объявил: государь желает Александру «всякого добра» и всё же помочь ему не может, при этом «для любви» царь шлёт ему подарки на 1000 рублей.

     Казачье посольство вернулось в конце апреля. Узнав об этом, самозванец из Черкасс приехал в Сечь. Там он утверждал, что «княжата» православных земель Османской империи писали ему, чтобы он с казаками «пришол к ним в Сербьскую землю и в болгары, и оне де, тех земель греки, все пойдут на турского царя, чтоб им посадит ево, Олександра, на государьство во Царьгороде и учинит бы в Царегороде вера греческая. Да ему ж де, Олександру, хотел помогат казною и людми корол шпанской». Кроме того, Ахия поведал, что флорентийский герцог обещанные деньги ему всё-таки послал, но «тех золотых в Запороги к нему привести не успели, а осталися с теми золотыми князя флоренсково люди в Кракове у друзей...». Для убедительности самозванец показывал грамоты «за печатью князя флоренсково» – те, что получил в 1618 году в Кракове.

     Однако выступление перенесли на конец 1625 года – казаки «договорилися с ним, что им всем итти с Александром сее зимы, для ж тово, чтоб реки лёдом

перейти». И дело не только в том, что от самозванца не было оговорённого жалованья, – «казаки ходили на море на Турсково городы для добычи и там измешкали многое время...» и вернулись лишь к середине августа.

     Кстати, в этом набеге на турецкое побережье участвовали и донцы – они выставили 60–70 челнов, а  запорожцы – 160. Примерно 300 донцов на обратном пути заехали в Сечь, где с ними познакомился Ахия; «и те донские казаки... говорили ему: будет запорожские казаки с ним пойдут на Турсково, ино и они, донские казаки, пойдут с ним все... И слово своё ему на том дали и по рукам с ним били».

     В конце августа готовы были двинуться в поход 30 тысяч казаков. Но тут приехал посол от польского короля с указом: на турок и крымцев не ходить; число казаков сократить до 6000; в случае же непослушания коронный гетман Конецпольский имеет право казаков «побити и попленити». Сечевики стали думать, как им быть. «И видя то Александр, что ему ни в чём не спеет, о том оскорбился» и уехал в Крылов.

     Вскоре пришла весть, что «идут на черкас и на запорожских казаков... полские люди многи», – это была кара за грабежи на море. Самозванец вновь отправился в Сечь, однако «днепровому воинству» уже было совсем не до него: «Из Запорог козаки розошлис по литовским городом, учели збиратца против гетмана Конецполского». Тогда Ахия «послал к своим приятелем в те земли, в которых ево приняли царём, чтоб ево нынешнево году не ждали – быт ему нелзе потому, что он ожидает, что учинитца у казаков с поляки»[8].

     1 сентября 1625 года Александр поехал в Черкассы, а оттуда «прибежал... опят в Киев к митрополиту, бояс поляков». Власти «проведали, что он у казаков был и казаки с ним на Турсково итти хотели. Да и паны де рада к митрополиту писали: ведомо им, что турского салтана сын у нево в Киеве был и он ево отпустил к запорожским казаком и к черкасом и велел им збиратца и итти на Турсково войною. А у короля и у них с Турским перемирье учинено, а он де хочет опят войну всчать». Было решено схватить самозванца и выдать султану.

     С 17 сентября по 27 ноября Ахию укрывал Иов Борецкий – неделю в Михайловском (Архангельском) монастыре под видом монаха, а потом «в селе з деловыми людми и з детёныши в чернеческом платье», куда якобы «прислал ево митрополит дань собрат». Как позднее Ахия вспоминал, где-то в середине октября «к нему от князя флоренсково и от иных приятели грамоты привезли, что они к нему денег не прислали, потому что ныне у казаков война и денги ему не надобны; а будет казаки помирилися и ныне у них тихо, и ему в них в помочи надежда будет, и он бы к ним отписал во Лвов, и они к нему те денги пришлют».

     26 ноября Ахия попросил митрополита, чтобы тот его «отпустил в немцы через Полшу на Краков». Но Иов, только что написавший письмо в королевскую раду о том, что он «царику» не помогал, опасался, что Ахию поймают, и тогда худо будет и ему. «И говорил митрополит, чтоб он ехал в Московское государьство...».

ПОСЛАНЕЦ К ФИЛАРЕТУ

     27 ноября Борецкий отослал самозванца в Путивль под видом торговца. На следующий день Иов отправил следом попа Филиппа с его слугами, а также трёх слуг и вещи Ахии. Причём Филиппа Иов снабдил письмами не только к царю, но и к его отцу – патриарху Филарету и матери – инокине Марфе Ивановне. В довершение всего митрополит задержал русского купца, посланного из Путивля в Киев «для вестей», и отпустил его уже после того, как Ахия был в пути. Очевидно, путивлец должен был оповестить митрополита, если бы с «царевичем» вдруг что-нибудь случилось по дороге.

     2 декабря 1625 года лжемонарх и поп въехали в Путивль. Сначала самозванец представился «литвином» и «купецким человеком», но вечером того же дня перед местными воеводами объявил, «что он турской царевич Олександра султан Иахия Могаметов сын». Об этом тут же сообщили в Москву.

     16 декабря Боярская дума решала, как поступить: если царь примет Ахию в Москве, это вызовет конфликт с Турцией; с другой стороны, выдать его туркам – значит совершить грех, ибо он – христианин. Было решено приставить к Ахии надзирателя, перевезти «царевича» из Путивля во Мценск и там расследовать, что он за человек и каковы его планы.

     «Пристав» Д. Ю. Пузиков прибыл в Путивль 1 января 1626 года, а 3 января Ахия со спутниками и эскортом из 10 стрельцов отправились по маршруту Путивль – Рыльск – Севск – Мценск. В конечный пункт они прибыли 9 января. Ахию поселили «в остроге» рядом с «приставом» и следователями (Д. В. Лодыгиным и Г. Нечаевым, приехавшими 5 января). Самозванца охраняли днём и ночью, дабы у него не было ни с кем контактов и чтобы он и его люди «никуды безвестно не уехали».

     В ходе январских «роспросов» Ахия предъявил следователям печать и рассказал о своей жизни. При этом умолчал о сотрудничестве с герцогом Неверским и о том, что был в Польше ранее 1623 года, а показав две грамоты из Флоренции (те самые – 1618 года), «говорил, что ему по тем... грамотам взят в Кракове у друзей своих 60 000 золотых, что к нему послал княз флоренский на помоч...».

     Поведал «сын султана» и о своих планах. Первый вариант был таким: если царь и патриарх «донским казаком с ним через Чорное море итти велят, и он хочет туды итти, и казаки запорожские с ним пойдут же...И он бы прошол с ними рекою Доном да Чорным морем в реку в Дунай и Дунаем рекою в Болгарскую землю, а болгары – ево государьства люди и учнут збиратца тотчас. А буде государь тово не пожалует – донским казаком итти с ним не поволит, и государи б пожаловали ево – велели дати мушкетов, сколко они, государи, пожалует, и пропустит ево Доном же рекою, чтоб ему проехат Чорным морем в болгары».

     Второй вариант предусматривал путешествие в Италию по Балтике или Белому морю и  «через немецкие государьства». Ахия говорил, что если царь и патриарх «казаком помочи учинити и мушкетов дать не велят, и они б, государи, пожаловали ево – велели пропустит через свои государьства на Великий Новгород или на Архаггельской город, чтоб ему проехат к шюрину своему ко князю флоренскому,  и взяв бы у нево и у иных приятелей, которые похотят помогат, казну и мушкеты, и итти в своё государьство...». Самозванец планировал  «притти на Турское государьство середи земли, где мест и городов крепких нет и которые места блиско Царягорода»; после этого, как он полагал, Царьград будет взять нетрудно, «потому что турки бывают болши по границам», а кроме того, наверняка поднимут восстание местные греки.

     Лжемонарх отчаянно льстил молодому Михаилу Фёдоровичу. Однажды он заявил, что «толко де на сём свете два великие царя и самодержавцы: в бусурманских языцех – турские салтаны, а в християнех – великие государи цари Московские», ибо в других странах власть правителей ограничена. В другой раз Ахия вспомнил о пророчестве, будто бы прочитанном в греческих книгах, что «государи московские турков осилеют и Царьгород и всю Греческую землю [от тур]ские неволи высвободят...».

     Русские  чиновники отзывались о

самозванце так: «Смышлён и в речи остерегателен, и языки говорит и грамоте научен многих земел». Действительно, к 1626 году Ахия знал турецкий язык, древнегреческий («еллинский») и новогреческий, сербский, латинский, польский, итальянский и французский языки. Кроме того, он говорил немного на голландском, испанском, немецком, болгарском и украинском. В России он стал потихоньку осваивать и русский.

     Пузиков доносил в Москву, что Ахия «говорит де с попом и с людми по-полски, а которые де слова от попа Филипа и от ево людей таит, и он с людми своими говорит по-турски...». Следователи сообщали нечто подобное: «И Александр Иахия с нами... говорил по-полски, а иное кабы по-сербски, а иные немногие слова и по-руски впрям, а не так, как говорят на Украине, и не так, как говорит киевской поп Филип, а болши говорил по-полски. А грамоты... болгарской и сербской, сказывал, не умеет... Да и сам... Александр с нами... говорил, что он руские грамоты честь маленко умеет, а слова де многие знает потому, что де сербская грамота с рускою во многих словах сходитца. Да и поп Филип нам... сказывал, что Александр с ним Псалтыр чтёт по-сербски с руского обычая...».

     Возможно, Ахия не врал, когда говорил, что «был в науке» в Италии. По крайней мере, он читал некую «Космографию»[9], немало знал о «Новом Свете» и кое-что – о «Катанском царстве» (Китае). Он также знал о походах Александра Македонского и Тимура, взаимоотношениях крестоносцев и византийцев, государственных переворотах в Турции.

     Однако у российских властей самозванец вызывал подозрение. Прежде всего потому, что не предъявил «проезжих» и «свидетельственных» грамот от европейских государей. Странным выглядело и его заявление, что на православие посягают лишь папа с иезуитами, а европейские «короли и князи... воли в вере ни у каких людей не отнимают», да и турки христиан «к своей вере силно не приводят».

     Кроме того, изложив свою мифическую биографию, Ахия потом сообщал нечто, противоречащее сказанному. Он вдруг вспомнил, что к нему от разных государей «писано де во многих грамотах не салтаном Ахиею – князем Александром Черногорским». Случайно самозванец упомянул о том, что «князь флоренский» – его шурин (Ахия «сестру свою за нево зговорил»), и о том, что оставил на хранение в Киеве «лист о проезде» от минского архиепископа (значит был-таки в Минске!).

     Московские власти сомневались и в том, что Ахия – действительно православный. С одной стороны, поп Филипп и русские чиновники не замечали в его молитвах (на греческом) и культовых действиях того, что присуще «латынникам». Следователи приметили, что «он на образ Пречистые Богородицы взирает часто умилным обычаем», а несколько раз, глядя на него во время клятвы, и «прослезился». С другой стороны, они же доносили: «А как де Александр учнёт садитца есть, и тогде учнёт говорити "Отче наш" перед образом или перед крестом, что где у крестьян в ызбе есть, и... перекрестяс неуряд, но помахав рукою, куды лицом стоит, туды и поклонитца. Иногда и хрептом к образу стоит и в шапке, и он так и поклонитца, к образу и не оборотяся». Смущало и то, что Ахия не просился в церковь.

     Впрочем, если бы он и попросился, то его, по указу патриарха Филарета от 23 января 1626 года, пустили бы лишь в неосвящённую трапезную, причём с такими объяснениями: «Он ныне учинил себе хохол и называетца поляком, а в Росийском государстве поляков с хохлы в церков не пускают, потому что поляки от православные веры отпали». (Ахия и его люди не только говорили и одевались по-польски, но и побрили головы, оставив лишь пучок волос).

     Тогда же, 23 января царь Михаил Фёдорович повелел отправить Александру в подарок рыбу, икру и вино, а также указ, где говорилось, что военной помощи не будет, но если Ахия желает покинуть Россию, то ему нужно будет ехать в Архангельск. Этот указ был зачитан самозванцу 31 января.

     Но нужно было ещё получить царское разрешение на выезд. Устав ждать, самозванец 19 февраля попросил следователей написать в Москву о его желании отпустить вместе с попом Филиппом на Украину своих двух слуг с письмами «земел своих ко князем и ко всяким людем и в Краков к друзем своим и во влохи ко князю флоренскому, объявляючи про себя, где он сколко был и где ныне». Однако следователи объявили, что его слуг «через Полшу и через Литву отпустит нелзе» и что в Москву об этом писать незачем.

     26 февраля Ахию наконец-то ознакомили с царским указом о его «отпуске» (от 18 числа). Получив 150 рублей «на платье и на всякую нужду», лжемонарх с тремя слугами на следующий день покинул Мценск. В сопровождении «пристава» и пяти охранников он поехал по маршруту Коломна – Ростов – Ярославль – Вологда – Устюг Великий – Соль Вычегодская. В последнем городе ему было велено стоять «в остроге», «покаместа корабли к Архангелскому городу придут» (то есть до конца июня), и ждать нового царского указа. Судя по всему, Ахия покинул Россию в конце августа или сентябре 1626-го.

     Известно, что в 1627–1635 годах он переписывался с флорентийским герцогом, а примерно в 1630–1633 годы и жил во Флоренции. Там с его слов была записана история его жизни, но потом великий герцог приказал провести следствие, дабы установить обоснованность притязаний Ахии на цареградский престол, и самозванцу, видимо, пришлось бежать.

     Через Австрию и Польшу он приехал на Украину. В первой половине 1637 года Ахия послал «лист» в Запорожье и на Дон, где называл себя Александром, «греческаго царя сыном», и писал, чтобы казаки шли к нему «в сход в Чернигов». Но в это время донцы при помощи запорожцев пытались взять турецкую крепость Азов, поэтому, хотя его «лист» и был зачитан «в кругах» донских и запорожских казаков, самозванец поддержки не получил. Что было с ним потом – неизвестно.

Источники

   Кулиш П. А. Материалы для истории воссоединения Руси. М., 1877. Т. 1. С. 148–153, 157–286 (в публикации много ошибок и пропусков).

 РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. 1625 г. Д. 2.

[с. 50]

______________________________________________________________________________

     Ахия рассказывал, что родился он в турецком «местечке Макгнисии»,