О. Г. УСЕНКО*

МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ ДОНЦОВ XVII – НАЧАЛА XVIII ВЕКА: «СУБИДЕОЛОГИЯ»

     Объектом исследования является массовое сознание жителей Дона в период расцвета и заката Войска Донского как «вольного», политически автономного сообщества. Конечным хронологическим рубежом исследования выступает 1709 г. – время подавления Булавинского восстания и полного подчинения Дона Москве.

     Под массовым сознанием разумеется совокупность психических черт, свойственных всем без исключения или же подавляющему большинству членов той или иной общности. Изучение данного комплекса наиболее эффективно, если человеческая психика рассматривается, во-первых, как сплав мышления (рационального), переживаний (эмоционального) и деятельности (поведения), а во-вторых, как единство бессознательного и осознанного¹.

     В составе массового сознания выделяются психические феномены, отражающие и «обслуживающие» общественно-политическое бытие людей. Эти феномены можно обозначить с помощью термина «социально-политический ментальный комплекс» и  представить как систему из двух уровней – «идеологического» и «субидеологического» (как единство идеологии и «субидеологии»). На обоих уровнях встречаются как ясно осознаваемые и наглядно представленные феномены (взгляды, идеи, воззвания, учения, теории, эмоции, умонастроения), так и феномены, которые хранятся в подсознании (презумпции, установки, ориентации, стереотипы).

     К идеологическому уровню относятся идейно-эмоциональные образования, посредством которых в массовом сознании напрямую обозначаются, оформляются и осмысляются социально-политические отношения и конфликты, которые непосредственно отражают интересы данной общности в целом или основных её страт.

     Основными элементами идеологии представляются: 1) общепринятое понятие «Мы» («Свои»), отношение людей к себе как представителям конкретного сообщества и носителям определённых социальных статусов, 2) массовые представления о «Чужих», а также о «врагах» и «союзниках» среди них – актуальных и потенциальных, как внутри страны, так и за её пределами, 3) отношение к верховному правителю и его ближайшему окружению (правительству), 4) нормы и традиции политической деятельности – как в «мирные», так и «смутные» времена, 5) представления, мнения и чаяния (ожидания-надежды) о существующем и желательном устройстве общества; 6) религиозные идеи и доктрины, получившие политическую окраску и ставшие на время злободневными².

___________________________________

* Усенко Олег Григорьевич – кандидат исторических наук, доцент кафедры отечественной истории Тверского госуниверситета.

 ¹ Подробнее см.: Усенко О. Г. К определению понятия «менталитет» // Российская ментальность: методы и проблемы изучения. – М., 1999. – С. 23–77.

² Идеологии донцов XVII – начала XVIII в. будет посвящена отдельная работа.

     В «субидеологию» зачисляются идейно-эмоциональные образования, которые составляют исходную базу, глубинную основу общественно-политической деятельности больших групп людей, – те, что косвенным, опосредованным образом помогают людям осознавать свои потребности в виде интересов или хотя бы делают это осознание возможным, а также обусловливают поступки людей в ходе социально-политических конфликтов.

     Имеются в виду: 1) взгляды на собственность, труд и богатство; 2) представления о справедливости и законности; 3) понимание равенства и неравенства, отношение к традициям и нормам социальной стратификации; 4) представления о социальном статусе человека, о сущности и роли авторитета; 5) те установки, ориентации, стереотипы мышления и поведения, которые помогают людям ориентироваться в социально-политической обстановке, действовать сообща в ходе конфликтов, планировать и оценивать свои действия; 6) установки, стереотипы и взгляды, составляющие «обыденную» основу религиозной веры, т. е. не получившие идейно-теоретического (богословского) осмысления.

     Хотя речь в статье пойдёт прежде всего о казаках, т. е. о полноправных жителях Войска Донского, тем не менее в поле зрения будут находиться и другие, низшие категории тамошнего населения – «голытьба» и «бурлаки»³, сознание которых в интересующем нас аспекте скорее всего мало чем отличалось от сознания казаков.

     Для большинства неполноправных жителей Дона обычаи и традиции казаков были если не «родными», то, по крайней мере, психологически близкими, актуальными и желанными. Дело в том, что в XVII – начале XVIII в. каждый «новопришлый» находил на Дону уже сложившуюся систему управления и военной организации, готовые нормы и принципы общежития. Единственное, что он мог сделать, если хотел остаться тут надолго, – это жить в соответствии с местными традициями, принять правила поведения, выработанные и охраняемые казаками. Резонно полагать, что у человека, твёрдо решившего осесть на Дону, происходила перестройка сознания – «социально-психологическая адаптация»⁴, без которой ему невозможно было достичь основной жизненной цели – «показачиться»⁵.

     Изучение массового сознания донцов будет основываться на анализе не только традиционно привлекаемых источников (документальных и личного происхождения), но также фольклорных текстов – произведений, которые, по мнению исследователей, возникли на Дону до 1709 г. или же были созданы казаками других областей, но бытовали среди донского населения в XVII – начале XVIII в.

_____________________________

³ См.: Усенко О. Г. Терпи, казак... // Родина. – 1993. –  № 10. –  С. 22–24.

⁴ Социально-психологическая адаптация – это один из этапов полной социализации, который способствует принятию и внутреннему одобрению индивидом норм той общности, в которую он отныне входит. «Она предусматривает активную личную позицию, осознание социального статуса, связанного с ним ролевого поведения как формы реализации индивидуальных возможностей личности» (Мальковская И. А. Традиционные и современные ценности и адаптация индивида к условиям модернизируемого общества // Идеологические процессы и массовое сознание в развивающихся странах Азии и Африки. –  М., 1984. –  С. 112).

⁵ В связи с этим выглядят репрезентативными примеры из истории булавинского восстания, поскольку подавляющее большинство его участников составляли жители Дона (см.: Смирнов И. И. и др. Крестьянские войны в России XVII–XVIII  вв. –  М.; Л., 1966. –  С. 179–181). То же самое можно сказать и о примерах из истории первого этапа Разинского восстания – имеется в виду период с апреля по август 1670 г., когда движущими силами выступления были донцы (см.: Степанов И. В. Крестьянская война в России в 1670–1671 гг. –  Л., 1972. –  Т. 2. –  Ч. 1. –  С. 4, 12, 115–120, 137–138).

     В то время Войско Донское, будучи относительно автономным политическим образованием, являло собой один из вариантов традиционного социума, для которого в принципе характерны господство «устной культуры», доминирование обычного права и преобладание личного, живого общения в процессах коммуникации⁶.

     В таком обществе важнейшей формой передачи/получения социально ценной информации и закрепления в сознании людей общезначимых норм является исполнение/слушание фольклорных произведений. Последние представляли собой сплав словесного повествования, ритуализированных действий и коллективных переживаний⁷. При этом фольклор оказывался не только «зеркалом», но и «учебником» жизни – не только выражал присущее данной общности мировидение, но также воспитывал и направлял своих носителей, исподволь обучая их моделированию окружающего мира и способам его осмысления⁸. Модель мира, заложенная в произведениях устного народного творчества, «определяла набор оппозиций, служащих для воздействия на мир, правила их использования и их мотивировку», она «могла реализовываться в различных формах человеческого поведения и в результатах этого поведения», т. е. представляла собой «программу поведения для личности и коллектива»⁹.

     Однако использование фольклора в качестве исторического источника требует учёта целого ряда обстоятельств. Общей особенностью фольклорных текстов является, во-первых, то, что они не представляют собой чего-то законченного и самодостаточного – это не заученная назубок и механически воспроизводимая последовательность слов. Каждое произведение устного народного творчества – это сиюминутная и оригинальная вариация типового набора представлений и мыслительных шаблонов, конкретное воплощение некоей схемы, в соотнесении с которой оно только и может быть правильно понято. Обновление фольклорного текста по мере его бытования проявляется прежде всего в замене отдельных реалий (предметов быта, вооружения, общественно-политической лексики и т. д.). Что касается глубинного содержания, т. е. сюжетной структуры и концептуальной «начинки»¹⁰ произведения, то на этом уровне обычно происходит лишь перекодировка элементов (реалий) и перестройка их иерархии¹¹.

_____________________________

⁶ См.: Лотман Ю. М. Несколько мыслей о типологии культур // Языки культуры и проблемы переводимости. –  М., 1987. –  С. 3–11; Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. –  М., 1981. –  С. 19–25, 32, 342–344.

⁷ См.: Байбурин А. К., Левинтон Г. А. К проблеме «у этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов» // Фольклор и этнография: У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. –  Л., 1984. –  С. 243–245.

⁸ См.: Раевский Д. С. О генезисе повествовательной мифологии как средства моделирования мира // Там же. –  С. 66–68.

⁹ Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (древний период). –  М., 1965. –  С. 7.

¹⁰ Под концептуальной «начинкой» текста разумеется совокупность присутствующих в нём концептов. Концепт – это социокультурный ореол какой-либо реалии (объекта, явления или события), отражённой и закреплённой в сознании человека. См.: Философский энциклопедический словарь. –  М., 1983. –  С. 278, 618; Лагута (Алёшина) О. Н. Логика и лингвистика. –  Новосибирск, 2000. –  С. 32;  Залевская А. А. Текст и его понимание. –  Тверь, 2001. –  С. 30–34, 81–91. 

¹¹ См.: Путилов Б. Н. Искусство былинного певца (из текстологических наблюдений над былинами) // Принципы текстологического изучения фольклора. –  М.; Л., 1966; Смирнов Ю. И. Былина «Иван Гостиный сын» и её южнославянские параллели // Русский фольклор. –  М.; Л., 1968. –  Т. 11. –  С. 66.

     Во-вторых, надо учитывать и особенности фольклорного отражения социальной действительности. Так, былины, исторические песни и предания отличаются тем, что в центре внимания сказителя и слушателей находится поведение героя, а вот обстановка, его окружающая, и мотивы его поступков им почти не интересны. Обыкновенное и общеизвестное выносится в подтекст, в сферу подразумеваемого. Отсутствие объяснений и мотивировок в тексте произведения компенсируется тем, что они как бы сами по себе всплывают в подсознании исполнителя и его аудитории, т. е. люди домысливают необходимое на основе усвоенных ими групповых и/или массовых представлений, установок и стереотипов¹². Поступки фольклорного героя подводятся под некую типичную схему, хранящуюся в памяти людей, вследствие чего эти поступки обретают смысл и ценностный статус¹³.

     Итак, что же из себя представляла «субидеология» обитателей Дона в XVII – начале XVIII в.? Охарактеризуем сначала их взгляды на собственность, труд и богатство.

     При феодализме, как известно, главной материальной ценностью является земля, пригодная для земледелия, скотоводства или охоты. Присущее донским жителям понимание земельной собственности определялось особенностями их социальной организации и хозяйствования.

     «Вольное» Донское Войско представляло собой федерацию общин, первичными из которых были станицы. Именно станица как сообщество полноправных граждан (собственно казаков) была основным источником и гарантом индивидуального права на землю: земельный надел получал только член общины, выход же из неё или исключение из числа казаков означали потерю надела. Однако у индивида или отдельной семьи земля могла быть только в пользовании. Что же касается прав распоряжения и владения (которые вкупе с правом пользования и составляют структуру собственности как таковой¹⁴), то применительно к земле они распределялись между станицей и «Войском» – войсковой администрацией.

     До начала XVIII в. желающие основать новый городок обращались за разрешением к «Войску», причём войсковой круг разрешал принять на выбранную для поселения землю лишь столько людей, сколько могло там прокормиться. Если речь шла о размежевании земель между соседними станицами, то его проводили представители с каждой стороны, однако «запись» об этом обязательно предоставлялась «Войску», от которого затем станицы получали «разводные грамоты»¹⁵.

     Таким образом, надо говорить не просто о господстве общинной собственности на землю у жителей Дона в XVII – начале XVIII в., но и о том, что эта собственность была «раздробленной» или «иерархической».

     Для донцов, как и для трудового населения России в целом, было характерно «трудовое» понимание земельной собственности. На взгляд казаков, границы их владений – как на уровне отдельной станицы, так и Донского Войска в целом – совпадали с пределами их трудовой, промыслово-хозяйственной колонизации.

_________________________________

¹² См.: Пропп В. Я. Фольклор и действительность. –  М., 1976. –  С. 87, 90, 109, 114, 120; Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVII–XIX вв. –  М., 1967. –  С. 12.

¹³ См.: Байбурин А. К., Левинтон Г. А. Указ. соч. –  С. 232.

¹⁴ См.: Большой юридический словарь. –  М., 1997. –  С. 87, 502, 580, 634; Свод законов Российской империи. –  СПб., 1899. –  Т. 10. –  Ч. 1. –  Ст. 423. –  С. 27, 29–30.

¹⁵ Сухоруков В. Д. Историческое описание земли войска Донского. –  Новочеркасск, 1903. –  С. 382.

Иначе говоря, обитатели Дона считали своими любые угодья, которыми они пользовались хотя бы время от времени, как бы далеко эти угодья ни лежали¹⁶.

     Когда перед лицом внешних сил донцам было нужно обосновать своё право на те или иные земли, они ссылались на «казацкую обыкность» (систему обычноправовых норм), в соответствии с которой землевладение оформлялось и осуществлялось без документов – «без крепостей»¹⁷. Более того, казаки вообще не признавали документов на землю, если те не исходили от войсковой администрации или напрямую от царя.

     Например, в начале XVIII в. между Донским Войском и Изюмским слободским полком шла борьба за соляные промыслы и угодья по рекам Бахмут, Красная и Жеребец. В принципе на эти земли больше прав было у жителей Изюмского полка, ибо они уже к 1700 г. владели ими «изстари», а в 1703 г. подкрепили свои притязания тем, что получили из Белгорода владетельную грамоту «по указу великого государя». Что же касается донских казаков, то они появлялись на Бахмуте и соседних реках лишь «наездом», т. е. эпизодически, однако это не мешало им смотреть на спорные земли как на свои и прогонять с них изюмцев. Лишь после того, как в 1705 г. спорные земли были «отписаны на государя» и донские казаки получили соответствующий царский указ, они перестали «выбивать» конкурентов с этих земель¹⁸.

     Важную роль в сознании жителей «Вольного Дона» играло стремление к личному обогащению на войне или в разбойном походе¹⁹.

     До начала XVIII в. именно «военно-разбойный» способ обогащения считался на Дону наиболее престижным. Один из так называемых «заветов Ермака» гласил: «Землю, казаки, пахать нельзя, мы – воины! Станем землю пахать – паны появятся. Ловите рыбу, разводите скотину, ходите на гульбу, за зипунами»²⁰. И действительно, до начала XVIII в. донские казаки в большинстве своём избегали заниматься земледелием, предоставляя это занятие «новопришлым»²¹.

     О том, какова была жизнь казака без войны и набегов, говорят пословицы «Добыть или дома не быть», «Долговать на Дону – закладать жену»²². При этом в донском фольклоре походы морем на турок или захват у них Азова рассматриваются как возможность не только пополнить войсковую казну и обогатиться лично, но и послужить царю²³. По преданию, Иван Грозный пожаловал Ермака и его товарищей Доном именно для того, чтобы они воевали с турками и татарами²⁴.

___________________________________

¹⁶ См.: Грамота Петра I от 14 октября 1704 г. // Записки Одесского общества истории и древностей. –  Одесса, 1844. –  Т. 1. –  С. 361–362; Булавинское восстание (1707–1708). –  М., 1935. –  С. 90–93.

¹⁷ См.: Грамота Петра I от 14 октября 1704 г. –  С. 362; Греков А. М. К истории земельного вопроса на Дону, в связи с современным положением и решением его // Сборник Областного Войска Донского Статистического Комитета (далее – СОВДСК). –  Новочеркасск, 1907. –  Вып. 7. –  С. 72.

¹⁸ См.: Булавинское восстание (1707–1708). –  С. 94-95; Российский государственный архив древних актов (далее – РГАДА). –  Ф. 111. –  Оп. 1. –  1706 г. –  Д. 19.

¹⁹ См.: Мининков Н. А. Донское казачество в эпоху позднего средневековья  (до 1671 г.). – Ростов н/Д., 1998. – С. 145–168.

²⁰ Ермак легендарный: Донские песни и предания. –  Ростов н/Д., 1987. –  С. 43.

²¹ Краснов Н. И. Исторические очерки Дона: от Разина до Булавина // Русская речь. –  1881. –  № 1. –  С. 96; Чаев Н. С., Бибикова К. М. Взаимоотношения Москвы и Дона накануне Булавинского восстания // Булавинское восстание (1707–1708). –  С. 13; Пронштейн А. П. Земля Донская в XVIII веке. –  Ростов н/Д., 1961. –  С. 81.

²² Тумилевич Ф. В., Полторацкая М. А. Фольклор Дона. –  Ростов н/Д., 1941. –  Сб. 2. –  С. 97–98.

²³ См.: Савельев А. М. Сборник донских народных песен. –  СПб., 1866. –  С. 92, 114.

²⁴ См.: Ермак легендарный... –  С. 37.

Поэтому вполне объяснимы ноты уныния в казачьих песнях, описывающих ситуацию, когда из-за мер, предпринятых турками, невозможно «по синю морю гулять, зипунов доставать»²⁵ или же когда царь запрещает «казаковать» и плавает по Азовскому (Чёрному) морю сам, без донцов²⁶.

     Впрочем, пиетет к царю не мешал донцам предпринимать самовольные, противоречащие планам российского правительства, походы против крымских и кубанских татар и турок²⁷.

     Во второй половине XVII – начале XVIII в. довольно частыми были столкновения казаков и с калмыками, кочевавшими близ границ Войска Донского. Главным казачьим трофеем были кони, овцы и крупный рогатый скот. При этом казачьи набеги далеко не всегда были вызваны враждебными действиями кочевников²⁸, которые, кстати, в 1608 г. приняли российское подданство и потом время от времени становились военными союзниками донцов²⁹.

     Кроме того, донские казаки ходили в разбойные походы не только за пределы Российского государства, но и внутрь него – чаще всего на Волгу, где грабили как иностранцев, так и подданных московского царя³⁰. Пример донцам подавал эпический Ермак³¹. Так же вёл себя С. Разин – и реальный³², и легендарный³³.

     Несмотря на то, что с 1627 г. походы «за зипунами» на Волгу были запрещены под страхом смертной казни, они по-прежнему имели место, разве что стали уделом главным образом бедных («молодчих») казаков и «бурлаков»³⁴.

     Нужно также заметить, что хотя грабежи на Волге могли совершаться одновременно с ведением боевых действий против «басурман» (так было, например, в 1623–1624 гг.³⁵), всё же особую значимость они приобретали тогда, когда донцы не могли или не имели права вести боевые действия с иноверцами и при этом испытывали нехватку продовольствия. Подобная ситуация имела место, к примеру, в 1666–1667 гг.³⁶, а также после 1696 г. – после перехода Азова к России.

________________________________

²⁵ См.: Исторические песни XVII века. –  М.; Л., 1966. –  № 89.

²⁶ См.: Савельев А. М. Указ. соч. –  С. 92–94; Исторические песни XVII века. –  № 29, 155; Листопадов А. М. Донские исторические песни. –  Ростов н/Д., 1946. –  № 43.

²⁷ См.: Новосельский А. А.  Борьба Московского  государства с татарами в первой половине XVII в. – М.; Л., 1948. – С. 130–134; Мининков Н. А. Указ. соч. – С. 365–403, 479–497; Булавинское восстание (1707–1708). – С. 82–83.

²⁸ См., например: РГАДА. – Ф. 111. – Оп. 1. – 1674 г. – Д. 15; 1700 г. – Д. 1; Ф. 159. – Оп. 2. – Д. 4989; Ф. 210. – Оп. 12 (Столбцы Белгородского стола). – Д. 323. – Л. 11, 178; Русская историческая библиотека. – Пг., 1917. – Т. 34. – Стб. 14; Крестьянская война под предводительством Степана Разина (далее – КВСР). – М., 1954. – Т. 1. – С.  239; Булавинское восстание (1707–1708). – С. 111, 401.

²⁹ См.: РГАДА. – Ф. 111. – Оп. 1. – 1665 г. – Д. 4; 1666 г. – Д. 1; КВСР. – Т. 1. – С. 30–31; Эрдниев У. Э. Калмыки: историко-этнографические очерки. – Элиста, 1985. – С. 32, 39.

³⁰ См.: Мининков Н. А. Указ. соч. – С. 476–479.

³¹ См.: Исторические песни XIII–XVI вв. – М.; Л., 1960. – № 303, 306, 328, 329, 358, 359, 361, 363; Савельев А. М. Указ. соч. – С. 74–75, 77–78; Якушкин П. И. Сочинения. – СПб., 1884. – С. 404–405; Ермак легендарный... – С. 36–37, 43, 58, 79–80, 89; Тумилевич Т. И. Сибирский поход Ермака // Филологические этюды: Серия «Русская литература». – Ростов н/Д., 1974. – Вып. 2. – С. 141–142.

³² См.: Крестьянская война под предводительством Степана Разина. – М., 1954. – Т. 1. – С. 78, 107–108, 128, 135, 137.

³³ См.: Исторические песни XVII века. – № 143, 156, 161; Тумилевич Ф. В. Донской эпос о Разине // Литература Советского Дона. – Ростов н/Д., 1969. – С. 305, 311; Якушкин П. И. Указ. соч. – С. 406–408.

³⁴ См.: Мининков Н. А. Указ. соч. – С. 477–479; Чаев Н. С., Бибикова К. М. Указ. соч. – С. 15.

³⁵ См.: РГАДА. – Ф. 210. – Оп. 12 (Столбцы Белгородского стола). – №. 11. – Л. 9–13.

³⁶ См.: КВСР. – Т. 1. – С. 73, 81.

     Не случайно в 1700 г. «верховые» казаки вели разговоры о том, чтобы разорить Камышин (Дмитриевск), поскольку регулярные «высылки» из него (отправка воинских отрядов для патрулирования округи) мешали им грабить на Волге³⁷. Таким образом, казаки были готовы пойти на мятеж, лишь бы сохранить привычный и очень важный для них источник дохода.     

     Однако надо отметить, что стремление донцов к «разбойному» обогащению регулировалось и другими их представлениями о нормах общежития – в частности, мнением, что удачливый человек должен быть щедрым.

     В 1670 г., в ходе антиправительственного восстания, С. Разин часть своих трофеев и пленных «басурман» регулярно отсылал на Дон, в Черкасск (там, очевидно, присланное «дуванилось» – делилось между казаками на «кругу»), а также одаривал всех, кто не был в составе повстанческого войска, но вызывал расположение у него лично или у других повстанцев³⁸. Очевидец – Л. Фабрициус – отмечает, что после взятия разинцами Астрахани часть захваченных ими трофеев была выделена астраханскому митрополиту и князю С. Львову³⁹ – названому отцу предводителя восставших.

     Кстати, донской эпос о С. Разине сообщает, что оставленные им клады предназначены «для мира», т. е. для употребления на нужды общества, и что они хранят «войсковое золото», т. е. богатство, переданное в собственность всех донских казаков: «Ценности – войсковые, и зарыл их Разин для нужды войска, коли она приключитца»⁴⁰.

     Массовым представлением о кодексе поведения удачливого человека допускалось и демонстративное транжирство, пренебрежительное отношение к богатству, полученному на войне или на разбое.

     Вот как, например, вёл себя С. Разин в 1669 г., после возвращения из Персидского похода: разгуливая по улицам Астрахани в сопровождении толпы зевак, он «разбрасывал дукаты и другие золотые монеты»⁴¹. В предании о захвате и грабеже разинцами Астрахани (1670 г.) победители, празднующие свою победу, «не столько пьют, сколько наземь льют»⁴². Наконец, уместно вспомнить и донскую пословицу «Казак коли не украдёт, так разобьёт»⁴³.

     Демонстративное презрение к материальным ценностям входило в кодекс поведения донского казака ещё очень долго. Вот какой обычай был в ходу у «настоящих мужчин» Дона в конце XVIII в.: «Если при посторонних хотели повеличаться, то показывали пренебрежение к своему богатому наряду, и в бархате или атласе так же спокойно садились посреди грязной улицы, как на мягком ковре»⁴⁴.

     Таким образом, столь свойственное донцам стремление к личному обогащению увязывалось в их сознании с представлениями о справедливости и законности, равенстве и неравенстве, социальном статусе и авторитете человека (см. ниже).

_____________________________

³⁷ РГАДА. – Ф. 111. – Оп. 1. – 1700 г. – Д. 11. – Л. 15.

³⁸ См.: КВСР. – Т. 1. – С. 151, 176, 190; М., 1957. – Т. 2. – Ч. 1. – С. 20, 23; М., 1962. – Т. 3. – С. 124, 177.

³⁹ Записки иностранцев о восстании Степана Разина. – Л., 1968. – С. 57.

⁴⁰ См.: Тумилевич Ф. В. Донской эпос о Разине. – С. 305, 315–316.

⁴¹ Стрейс Я. Я. Три путешествия. – М., 1935. – С. 202.

⁴² Якушкин П. И. Указ. соч. – С. 412.

⁴³ Тумилевич Ф. В., Полторацкая М. А. Указ. соч. – С. 100.

⁴⁴ Сухоруков В. Д. Общежитие донских казаков в XVII и XVIII столетиях. – Новочеркасск, 1892. – С. 34.

* * *

     Представления донских казаков о справедливости и законности до начала XVIII в. основывались на обычае, традиции, а поскольку носителем традиции была община (в данном случае Войско целиком), то правовые представления донцов носили отпечаток «тотального коллективизма». Так как средневековая личность осознавала себя преимущественно путём самоотождествления с «родной» корпорацией⁴⁵, так как на Дону войсковые нормы и ценности были в буквальном смысле законами жизни для всех его обитателей, то индивидуальное понимание справедливости и законности практически полностью совпадало с её общепринятым (коллективным) пониманием.

     Многие произведения донского фольклора содержали скрытое напоминание, что основа основ казацкого общежития – это принятие важнейших решений на «кругах» и выборность командиров⁴⁶.

     С точки зрения донцов, практика созыва кругов и выбора на них атамана и его помощников отличала казаков от «воров» и «разбойников» и делала любые их мероприятия законными. Об этом, например, свидетельствует речь Ермака перед соратниками в одном из преданий: «Надо атамана выбрать. Без атамана, есаула мы вроде шайки разбойников»⁴⁷. Легендарные Ермак и С. Разин считают нормальным нападать на российские корабли и торговые караваны, если это санкционировано  решением казачьего круга⁴⁸.

     На Дону в XVII – начале XVIII в. главенствовал принцип «Решение круга – закон для всех и каждого». Согласно этому принципу решения, оформленные или преподносимые как воля всей общины – станицы ли, Войска ли в целом, – были обязательны для всех донцов без исключения, пусть даже эти решения противоречили чьим-либо личным интересам и даже ставили под угрозу само существование того или иного человека⁴⁹.

     Так, при выборах командиров, посланников или войсковых представителей, как правило, самоотвод не допускался, и тех, кто не хотел согласиться с решением круга, заставляли сделать это силой – в буквальном смысле слова.

     Взять, например, выборы командиров участниками восстания под предводительством К. А. Булавина. Источники отмечают, что в марте 1708 г. на круге в Пристанском городке Булавин «полковников и знаменщиков выбрал неволею», причём одного из кандидатов (И. Шуваева) даже бил за то, что тот не желал быть «полковником». В результате избранник занял-таки предложенный пост⁵⁰.

     Своеобразное понимание справедливости и законности диктовало донцам и другие поступки в ходе вооружённых выступлений.

     Так, они давали клятвы «стоять друг за друга и помереть всем заодно». Нарушителей подобной клятвы полагалось наказывать без пощады. За примерами можно обратиться к истории разинского движения⁵¹.

_________________________________

⁴⁵ См.: Кон И. С. Открытие «Я». – М., 1978. – С. 174–175, 178.

⁴⁶ См.: Исторические песни XIII–XVI вв. – № 337–345.

⁴⁷ Ермак легендарный... – С. 28.

⁴⁸ См.: Ермак легендарный... – С. 36–37, 43, 58, 79–80, 89; Тумилевич Т. И. Сибирский поход Ермака. – С. 141–142; Тумилевич Ф. В. Донской эпос о Разине. – С. 305, 311.

⁴⁹ См.: Щелкунов С. З. Преступления против «войска» по древнему казачьему праву // СОВДСК. – Новочеркасск, 1908. – Вып. 8. – С. 166–168.

⁵⁰ См.: Булавинское восстание (1707–1708). – С. 168–169, 378.

⁵¹ КВСР. – Т. 2. – Ч. 1. – С. 211; Т. 3. – С. 219–220, 246–249.

     Сознавая себя защитниками правого дела, восставшие донцы считали вполне естественным применять силу и угрозы для пополнения своих рядов. В результате люди иногда поддерживали повстанцев из чувства страха.

     Многие из тех, кто попадал в войско С. Разина, формально шли туда по своей воле. Но фактически у людей не было выбора – отказ идти на «службу великому государю» был равносилен подписанию себе смертного приговора⁵².

     Однако можно заметить, что насильственный набор в повстанческое войско преобладал тогда, когда повстанцы терпели поражения или чувствовали себя недостаточно уверенно перед лицом противника. Об этом свидетельствует история разинского движения⁵³, неудачного восстания донских казаков в апреле 1682 г.⁵⁴, а также выступления под предводительством К. Булавина⁵⁵.

     Когда же повстанцы были уверены в своих силах, они предлагали присоединиться к ним лишь тому, кто сам этого хотел, и не очень переживали, если «охотников» оказывалось мало.

     Например, К. Булавин, имевший под рукой несколько тысяч человек, в начале апреля 1708 г. звал к себе девятерых тамбовских «станичников» (городовых казаков). Их только уговаривали, и когда один из них перешёл к восставшим, остальных отпустили восвояси⁵⁶. Сходным образом поступил булавинский атаман Н. Голый, когда разбил карательный полк И. Бильса. Из числа солдат и работных людей, сопровождавших полк, с повстанцами остались только желающие, прочих же восставшие «роспустили врознь»⁵⁷.  

     Сообразно с представлениями о справедливости и законности поступали восставшие донцы и со своими врагами из числа власть имущих. Ненависть не застилала казакам глаза, не приводила к огульным расправам со всеми, кто принадлежал к привилегированным сословиям. Повстанцы пытались соблюдать некие формальные процедуры, соответствовавш