ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ

Памяти Василия Шукшина

Ещё ни холодов, ни льдин.

Земля тепла. Красна калина.

А в землю лёг ещё один

На Новодевичьем мужчина.

Должно быть, он примет не знал –

Народец праздный суесловит:

«Смерть тех из нас всех прежде ловит,

Кто понарошку умирал».

Коль так, Макарыч, – не спеши.

Спусти колки, ослабь зажимы,

Пересними, перепиши,

Переиграй, останься живым!

Но, в слёзы мужиков вгоняя,

Он пулю в животе понёс,

Припал к земле, как верный пёс…

А рядом куст калины рос,

Калина красная такая.

Смерть самых лучших намечает

И дёргает по одному.

Такой наш брат ушёл во тьму.

Не буйствует и не скучает.

А был бы “Разин” в этот год.

Натура где? Онега? Нарочь?

Всё – печки-лавочки, Макарыч.

Такой твой парень не живёт!..

Вот после временной заминки

Рок процедил через губу:

«Снять со скуластого табу

За то, что он видал в гробу

Все панихиды и поминки.

Того, с большой душою в теле

И с тяжким грузом на горбу,

Чтоб не испытывал судьбу,

Взять утром тёпленьким с постели!»

И после непременной бани,

Чист перед богом и тверёз,

Вдруг взял да умер он всерьёз –

Решительней, чем на экране…

Гроб в грунт разрытый опуская

Средь новодевичьих берёз,

Мы выли, друга отпуская

В загул без времени и края…

А рядом куст сирени рос.

Сирень осенняя… Нагая…

* * *

Нет рядом никого, как ни дыши.

Давай с тобой организуем встречу.

Марина, ты письмо мне напиши,

По телефону я тебе отвечу.

Пусть будет так, как года два назад.

Пусть встретимся надолго иль навечно.

Пусть наши встречи только наугад –

Ты всё поймёшь и ты простишь, конечно.

Не видел я другой такой руки,

Которая бы так меня ласкала.

Вот о таких тоскуют моряки…

Теперь моя душа затосковала.

Я песен петь не буду никому.

Пусть, может быть, ты этому не рада –

Я для тебя могу пойти в тюрьму,

Раз это будет для тебя награда.

Не верь тому, что будут говорить:

Кроме тебя, мне никого не надо.

Ещё не раз мы вместе будем пить

Любовный вздор и трепетного яду.

* * *

Когда я отпою и отыграю,

Чем кончу я, на чём – не угадать.

Но лишь одно наверняка я знаю –

Мне будет не хотеться умирать!

* * *

Посажен на литую цепь почёта,

И звенья славы мне не по зубам…

Эй, кто стучит в дубовые ворота

Костяшками по кованым скобам?!

Ответа нет. Но там стоят, я знаю,

Кому не так страшны цепные псы, –

И вот над изгородью замечаю

Знакомый серп отточенной косы.

…Я перетру серебряный ошейник

И золотую цепь перегрызу,

Перемахну забор, ворвусь в репейник,

Порву бока – и выбегу в грозу!

Как у Волги иволга…

Как у Волги иволга, как у Волги таволга,

Обожгло крапивою, вспомнилось недавнее:

Как тебя, счастливую, вёл по лугу за руку,

Подпевая иволге, обрывая таволгу.

Вспомнил я над берегом домик тот с усадьбою.

Отчего ж не бережно берегли, что найдено?

Неужели нами же это было найдено,

И неужели нами же это всё раскрадено?

Где ж ты, лето красное, где ж вы, ночи быстрые?

Осень зреет астрами, обсыпает листьями.

Осень вновь ненастная, да и ты неласкова,

И как будто мыслями не со мной, а с листьями.

Поле взмокло ливнями, почерствело травами,

Реже слышу иволгу, и завяла таволга,

Это всё недавнее или всё старинное,

Как у Волги таволга, как у Волги иволга?