… так же и хождение против солнца, введённое Никоном, прямо отсылало к ворожейно-колдовской практике, для которой было характерно сознательное игнорирование принципа “нормального” перемещения по кругу, т. е. хождения “посолонь” (Лотман–Успенский. 1994. С. 232–233).

     Люди, ставшие идеологами “староверия”, не были невеждами, по широте и глубине знаний они не уступали своим оппонентам (Бубнов. С. 9). Просто “никониане” и “раскольники” по-разному

  

мыслили (оперировали своими знаниями), по-разному смотрели на одни и те же вещи, использовали разные системы оценок. Причины этого коренились, очевидно, в различных условиях воспитания, образования и жизни (вспомним: соратниками Никона были выходцы из Византии и Западной Украины).

     В-третьих, “староверие” переросло рамки внутрицерковной оппозиции благодаря тому, что его лозунги были восприняты “капитонами”, увидевшими в реформах патриарха Никона ещё одно указание на скорое приближение “конца света” (Шульгин. С. 133).

     В-четвёртых, вера в то, что наступают “последние времена”, перестала быть особенностью мировоззрения одних лишь “капитонов”. Стремительному распространению эсхатологических ожиданий способствовали природные бедствия 50-х гг. XVII в.

     “В 1654 г. прошла страшная моровая язва, истребившая в некоторых деревнях всё население поголовно... Вслед за этим несчастным годом пошли жестокие голодовки 1655–1656 гг. Крестьяне употребляли для борьбы с этими бедствиями обычные традиционные средства: опахивали селения, старались умилостивить божество построением ему церквей, искали и находили новые божества – чудотворные иконы... Но средства оказывались малоудовлетворительными, и как бы в ответ на них разгневанное небо показало новое знамение: "хвостатую звезду и кровавые столпы" (имеется в виду комета – О. У.). Как раз в это же время Никон вершил свою реформу, и была разослана первая партия новопечатных книг. Совпадение этой реформы с небесными и атмосферическими явлениями сразу дало сельскому клиру возможность связать небесные явления с земными” (Никольский. С. 158).

     Итак, уже во второй половине 50-х гг. XVII в. “староверие” превратилось в подлинно массовое движение, охватившее самые различные слои, но прежде всего – трудовое население России. Поначалу возмущение “никонианством” приняло форму идеологического протеста.

     Уже в 1655–1656 гг. в среде провинциального духовенства появились проповедники (например, старец Ефрем Потёмкин), которые возвещали народу, что голод будет 7 лет, причина бедствия – приход на землю Антихриста, и последний – не кто иной, как патриарх Никон (Смирнов, 1898. С. XCIII, 12–13). Собор 1656 г., предавший анафеме сторонников двоеперстия, заставил по-новому, с позиций эсхатологии, взглянуть на реформы Никона   вождей внутрицерковной оппозиции – духовную элиту “староверов”.

  

     Первым образованным книжником, всесторонне обосновавшим необходимость борьбы с “никонианством”, стал Спиридон (в миру – Симеон) Потёмкин, по происхождению смоленский дворянин, а с 1656 г. – монах московского Покровского монастыря (Румянцева, 1986. С. 120). В своих сочинениях конца 50-х гг. С. Потёмкин по всем правилам тогдашней науки доказывал, что современная ему Россия подпала под власть Антихриста, что реформы Никона – это, во-первых, приметы воцарения Врага Божия, а во-вторых, средство, с помощью которого Антихрист покоряет верующих. Все “никониане”, таким образом, становились антихристовыми слугами, а их господин, как предсказывалось, должен явиться миру в 1666 г. Отсюда вытекало, что “конца света” надо ждать в 1669 г. (Бубнов. С. 12–14).

     По мере того как роковые даты приближались, напряжение верующих возрастало. Среди “капитонов” начались массовые самоуморения, которые (при соблюдении определённого ритуала) воспринимались как единственный способ очиститься от “скверны антихристовой” и приобщиться к Богу. Сначала душу спасали посредством самоуморения голодом, а в 1665 г. последователи Капитона нашли ещё один путь очищения – “гари”, т. е. массовые самосожжения (Шульгин. С. 136).

     Росту религиозной экзальтации и её распространению способствовали церковные соборы 1666–1667 гг., которые утвердили нововведения патриарха Никона, а всех “староверов” предали анафеме как еретиков и врагов церкви (Макарий. С. 191–200). Кроме того, церковь обратилась за помощью к государству. В это же время были изданы царские указы, согласно которым розыск и наказание “раскольников” поручались воеводам, причём осуждённые должны были подвергаться “казнениям по градским законам” (по светскому законодательству).

     В 1667 г. “расколоучители” Лазарь, Фёдор и Епифаний были наказаны урезанием языка, после чего их вместе с Аввакумом и Никифором сослали к Белому морю, в Пустозёрск, где посадили в “земляную тюрьму” (Пустозёрская проза. С. 26). Таким образом, царская власть открыто выступила на защиту церковных реформ, обрушив всю мощь государства на головы оппозиционеров.

     Однако всё это лишь закалило упорство “староверов”. Поскольку время проведения соборов совпало с датой ожидаемого явления Антихриста, “раскольники” сделали вывод, что “последние времена” действительно наступили. Этот вывод подкреплялся и участием

  

государства в преследованиях инакомыслящих. Новая ситуация требовала и новых форм протеста. И тут следует вспомнить “Соловецкое сидение” 1668–1676 гг. Нежелание соловецких монахов принять “новопечатные книги”  подвигло их на борьбу с царскими войсками, осадившими обитель. Логика бунта заставила “сидельцев” пересмотреть своё отношение к царю. В декабре 1673 г. они приняли решение “за великого государя богомолье отставить”, т. е. перестали считать монарха своим господином, как бы лишили его царского
сана (Чумичева. С. 170, 173).

     Впрочем, основная часть “староверов” – жители провинции, не доведённые пока до крайности властями, – об активных действиях не помышляла, а просто готовилась к Страшному суду. Вот что пишет, например, о поведении крестьян Н. М. Никольский: “С 1668 г. забросили поля и все полевые работы; а когда наступил роковой 1669 г., в пасхальную ночь которого (или в ночь под Троицын день) должна была, по расчётам книжников, произойти кончина мира, когда земля должна была потрястись, солнце и луна – померкнуть, звёзды – пасть на землю, а огненные реки – пожрать всю тварь земную, – крестьянство было охвачено всеобщей паникой и в Поволжье, например, забросило дома и ушло в леса и пустыни. Одни "запощевались", т. е. умирали голодною смертью, другие делали себе гробы, чтобы лечь в них перед вторым пришествием, исповедовались друг у друга, как в Соловках во время осады, и пели друг над другом заупокойные службы” (Никольский. С. 167).

     В 1669 г. “конец света” не наступил. Страшный суд не состоялся. Тогда были сделаны поправки на срок земной жизни Христа, и роковые даты передвинулись на 33 года вперёд. Воцарение Антихриста ожидалось теперь в 1699-ом, а “второе пришествие” – в 1702 г.

     Второй этап “староверия” (1669–1699). Несмотря на то, что эсхатологические ожидания не сбылись, активность ревнителей “староверия” не падала, а даже возрастала. Виной тому была репрессивная политика властей. По лесам и окраинам в поисках раскольничьих скитов начали рыскать стрелецкие отряды. В городах закрывались домашние церкви и часовни, служившие часто приютом для старообрядцев. Упорствующим “раскольникам” отрезали языки, отрубали пальцы и руки, а наиболее стойких и опасных сжигали в “срубах”. Так, в 1670 г. соратникам Аввакума по пустозёрской
ссылке – Лазарю, Фёдору и Епифанию – отрубили правые руки и вторично урезали языки (Пустозёрская проза. С. 27). В том же

  

году был арестован глава московских “староверов” инок Авраамий. Он был осуждён на смерть и в апреле 1672 г. публично сожжён (Румянцева, 1986. С. 132).

     Суровые действия “слуг антихристовых” породили настоящую эпидемию самосожжений, вспыхнувшую в начале 70-х гг. (Лилеев. С. 7, прим.). Не так уж важно – явился Антихрист лично или пока управляет землёй с помощью своих слуг, главное то, что Страшный суд неотвратим и близок, а его следует встречать с душою чистой, безгрешной. Наиболее экзальтированные и решительные среди “староверов” добровольно отдавали себя очистительной силе огня.

     Каждое самосожжение происходило под руководством какого-либо “расколоучителя” или “пророка” и было не просто актом добровольной смерти, но коллективным священнодействием. Беглые монахи, крестьяне, горожане запирались в домах или “храминах”, обложенных сеном и хворостом, поджигали постройку и с пением псалмов покидали этот мир. Чаще всего горели скитами и целыми деревнями.

     К 1700-му году, по самым приблизительным подсчётам, сожгли себя около 9000 человек. Для сравнения: за весь XVIII в. массовые “гари” унесли не более 2000 человеческих жизней (Сапожников. С. 158–161).

     Как видно из приведённых данных, далеко не все противники “новой веры” соглашались раньше срока покинуть этот мир. Многие предпочитали уходить всё дальше и дальше от “слуг Антихриста”. Массовое бегство на окраины влекло за собой колонизацию новых территорий. Наиболее активно шёл процесс освоения нижегородского Заволжья (по реке Керженцу), Поморья, Приуралья и ближайшего Зауралья. Многие “староверы” бежали и за границу – в Польшу, Пруссию, Швецию, Турцию, Закавказье (Никольский. С. 176).

     Главный идеолог “староверия” 70-х гг. – протопоп Аввакум – одобрял такое бегство от “скверны антихристовой”. Однако он понимал, что не все люди способны на побег, поэтому тех, кто оставался жить бок о бок с “никонианами”, Аввакум призывал к созданию тайных староверческих общин. Если такой возможности не было, “расколоучитель” советовал совершать церковные таинства самому, без приглашения священника-“никонианина”. Если же и это было невозможно, Аввакум рекомендовал притворяться и лицемерить: на исповеди “скаски сказывать” (лгать), а в церкви не слушать пения (Житие... С. 158–159).

     Послания протопопа Аввакума, рассылаемые по всей стране из пустозёрской темницы, являются памятником идеологического протеста

  

против политики церковных и светских властей. В ряде посланий доказывается, что добровольное самосожжение во имя “старой веры” – не самоубийство, не грех, а наоборот, подвиг христианского благочестия. Аввакум даже слал благословения тем людям, которые готовились предать себя огню.

     Нельзя сказать, что “расколоучитель” призывал только уклоняться от борьбы с “никонианами”. Нет, в своих письмах он поощрял и жажду расправы, более того, он был уверен в неизбежности восстания против “никониан”. Просто восстание откладывалось до момента появления Мессии.

     По мнению Аввакума, Страшному суду должна предшествовать священная война “истинных христиан” с “вероотступниками”. В одном из писем, которое можно отнести к первой половине 70-х гг., Аввакум писал: “Я ещё, даст Бог, преже суда тово Христова, взявше Никона, разобью ему рыло. Блядин сын, собака, смутил нашу землю. Да и глаза те ему выколупаю, да и ткну ево взашей: ну во тьму пойди, не подобает тебе явитися Христу моему свету. А царя Алексея велю Христу на суде поставить. Тово мне надобне шелепами
медяными попарить” (Малышев. С. 420).

     Таким образом, в 70-х гг. XVII в. “староверы” уже не воспринимали монарха в качестве законного правителя. Однако подобное негативное отношение пока не распространялось на всю царскую фамилию. Не случайно смерть царя Алексея, случившаяся в январе 1676 г., вселила в сердца “раскольников” надежду на то, что его преемник – Фёдор Алексеевич – исправит греховную ошибку отца и отменит “никоновские новшества”.

     Ревнители “древлего благочестия” прибегли к челобитиям – традиционной форме идеологического протеста, которая, кстати, использовалась ими и ранее, в 1653–1666 гг., т. е. тогда, когда авторитет Алексея Михайловича сомнению ещё не подвергался. Тот же Аввакум послал царю Фёдору челобитную, в которой прямо-таки заклинал вернуться к “старой вере”. При этом пустозёрский узник предлагал свои услуги в деле наказания горе-новаторов: “А что, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илия-пророк, всех перепластал во един час. Не осквернил бы рук своих, но и освятил, чаю. Да воевода бы мне крепкой, умной... Перво бы Никона, собаку, и рассекли начетверо, а потом бы и никониян” (Житие... С. 99).

     Однако Фёдор Алексеевич не спешил внять призывам “староверов”. Тогда те решили, что всё дело в молодости и неопытности

  

государя, которому “никониане” задурили голову и которому трудно разобраться в том, какая же “вера” истинна. Умы ревнителей “древлего благочестия” захватила мысль о проведении публичного, в присутствии царя, состязания между ними и “нововерцами”. Эта идея была не нова – ещё в 1660 г. Иван Неронов предлагал царю Алексею разрешить религиозный конфликт “разсуждением искусных отец” (Материалы. Т. 1. С. 168). Однако именно в конце 70-х гг. XVII в. подобная постановка вопроса приобрела особую актуальность.

     Идея диспута пришлась по душе и протопопу Аввакуму. Из Пустозёрска в Москву отправилось послание на имя царевны Ирины Михайловны, тётки молодого царя. Аввакум просил её: “Умоли государя-царя, чтобы мне дал с никонияны суд праведный, да известна будет вера наша християнская и их никониянская” (Житие... С. 101). Но царевна Ирина умерла в 1679 г., не успев, а может быть, не захотев, ничего сделать.

     Итак, письменные обращения к царю успеха не принесли. Оставался один путь – добиваться личной встречи с государем и уже на ней просить об организации диспута. Формально планируемое предприятие выглядело как челобитье, но фактически “староверы” готовились к своеобразному судебному процессу. Их делегаты перед лицом царя должны были выступить не только в роли просителей, но также истцов и обвинителей.

     План такого челобитья-суда родился у известного “расколоучителя” Досифея, который в 1681 г. познакомил с ним столичных “раскольников” и получил их одобрение. Будущего руководителя предприятия выбирали жребием, и главным челобитчиком выпало быть отцу Сергию (в миру – Семёну Ивановичу Крашенинникову), который в то время стоял у руководства московской общиной “староверов”. Получив благословение Аввакума, Сергий и Досифей приехали в Москву и стали ждать удобного случая для обращения к
царю (Усенко. С. 93–94). Но такой случай не представился. Политика властей в отношении “раскольников” ещё более ужесточилась. Определением церковного собора 1681 г. был предусмотрен целый ряд мер, направленных на искоренение религиозного инакомыслия (Румянцев. С. 257). Естественно поэтому, что Сергий и Досифей покинули столицу.

     14 апреля 1682 г. в Пустозёрске были сожжены Аввакум, Лазарь, Фёдор и Епифаний. Надежды “староверов” на перемены к лучшему таяли. Но вскоре всё изменилось. 27 апреля умер царь Фёдор,

  

а 15 мая вспыхнуло восстание московских стрельцов. Власть в столице перешла к восставшим, по требованию которых царём, помимо Петра, стал его сводный брат Иван, а царевна Софья – правительницей при них. Все другие стрелецкие требования были также удовлетворены.

     Слухи о событиях в Москве и вести о том, что правительство считается с народом (в лице стрельцов), всколыхнули “раскольников”, которые тут же вернулись к своему плану челобитья-суда в защиту “старой веры”. В конце концов публичный диспут представителей официальной церкви и диссидентов состоялся, и он стал уникальной формой социального протеста в истории России.

     Подготовка к диспуту началась 18 мая 1682 г. В этот день стрельцы Титова полка* обсуждали вопрос о дальнейших действиях. Тут-то и прозвучало предложение организовать челобитье в защиту “старой веры”.

     Надо сказать, что среди московских стрельцов тоже были “раскольники” (см.: Судные процессы. С. 22–24). Причём большинство “староверов”, скорее всего, служило как раз в Титовом полку, расположенном за Яузой, близ Гончарной слободы, которая была одним из центров “раскола” в Москве. Не случайно, видимо, стрельцы обратились за помощью к “староверам” из Гончарной слободы, которые, в свою очередь, послали гонцов за Сергием и другими “отцами”, тоже, очевидно, избранными в 1681 г. “стужати цари о исправлении веры”. Через три недели, с приездом Сергия, началась работа над челобитной (Романов. С. 112–114; Усенко. С. 92–95).

     Под руководством Сергия во второй половине июня – начале июля 1682 г. были составлены две челобитные в защиту “старой веры”, содержавшие также предложение провести богословский диспут (“собор” – в терминологии оппозиционеров) с участием царей и придворных, а также представителей посада. Первую челобитную, написанную от имени стрельцов, оставили на хранение в Титовом “приказе”, а вместо неё общее собрание представителей стрелецких полков решило подавать новую – уже от лица “всех православных христиан” (Романов. С. 113–114, 120–121).

     Такое решение было вызвано тем, что стрельцы некоторых “приказов” не желали выглядеть инициаторами челобитья, хотя и были

____________________________

* Стрелецкие полки, или “приказы”, назывались по имени командиров, за исключением Стремянного полка, который нёс службу в Кремле, у “стремени” государя.

  

согласны его поддержать. Во-первых, далеко не все восставшие были “староверами”. Во-вторых, церковные власти вели активную кампанию против “раскольников”. До арестов и казней дело, разумеется, не доходило, однако всем столичным священникам было дано указание обличать оппозиционеров и сочувствующих им. Для проповедей на улицах и среди стрельцов посылались специальные группы. Шла ожесточённая борьба за умы людей (Романов. С. 130, 133).

     В данной ситуации те стрельцы, что не были сторонниками “раскола”, согласились поддержать челобитчиков прежде всего потому, что за теми стоял Титов полк, связанный со всеми остальными “приказами” клятвой “стоять всем заодно” (Буганов, 1969. С. 95, 107; Романов. С. 121).

     Таким образом, все стрельцы – кто вольно, кто невольно – стали союзниками “староверов”. И те и другие уповали на справедливое решение царей. Но если “староверы” шли на диспут (“собор”) с целью вновь утвердить “истинное православие”, то большинству стрельцов было всё равно, кто победит в споре. Диспут должен был помочь стрельцам наконец-то разобраться, какая же “вера” истинная – та, что была до Никона, или же “новая”. Они думали примерно так: пусть цари рассудят, кто прав, а мы уж последуем их решению. Для стрельцов религиозная ориентация была куда менее важна, чем верная служба государям. Точнее, первое они подчиняли второму.

     Диспут (“пря о вере”) состоялся 5 июля 1682 г. К этому времени обстановка изменилась в пользу “раскольников”, на чьей стороне были стрельцы и трудовой люд столицы. Попов и монахов, посылаемых для обличения “староверов”, москвичи не слушали, а наиболее рьяных проповедников били и забрасывали камнями. Церковные власти обуял страх. Патриарх и архиереи стали носить жезлы (символы их власти) дониконовского образца. Некоторые иерархи, чтобы не настроить против себя горожан, вернулись к старой форме благословения. Другие же просто перестали благословлять народ во время богослужений и проезда по улицам.

     В растерянности и страхе пребывало и правительство царевны Софьи. Моментом решили воспользоваться сторонники царя Петра, отодвинутые в тень. Царица Наталья Кирилловна трижды слала руководителям челобитчиков – Сергию и Никите Пустосвяту* – письма,

_______________________________

* Никита был протеже князя Ивана Хованского, начальника Стрелецкого приказа, с помощью которого был организован диспут.

  

в которых велела добиваться того, “чтобы собор был на Лобном месте, и были б тут цари-государи, и меня просили бы на собор, а в соборную церковь (Успения Богородицы в Кремле – О. У.) никак не ходили бы, хотя и с великим молением станут просить. А если не пойдут на Лобное место, тогда промеж соборов на площади” (имелась в виду площадь между Архангельским и Успенским соборами Кремля). Царица также предупреждала, чтобы челобитчики остерегались козней со стороны властей: “у них дьявольской вымысел есть над вами” (Романов. С. 130–132).

     Царица предупреждала не зря. Когда 5 июля челобитчики (шестеро “отцов”, стрелецкие выборные и “раскольники” из посадских) в сопровождении 50   стрельцов и толпы народа входили в Кремль, караульные, очевидно, по приказу свыше, попытались закрыть Спасские ворота и тем самым отсечь толпу сочувствующих и зевак. Толпа налегла – и прорвалась, запрудив площадь меж Успенским и Архангельским соборами. Патриарх Иоаким и царевна Софья побоялись выйти на площадь и не спешили с открытием диспута, затягивая время. В конце концов они пригласили челобитчиков в Грановитую палату, но только для того, чтобы выслушать челобитную, поскольку для диспута уже не оставалось времени. “Староверы” после долгих колебаний и уговоров со стороны князя И. А. Хованского решились-таки подняться в палату (Романов. С. 132–134).

     Челобитную в защиту “старой веры” слушали царица Наталья Кирилловна, царевны во главе с Софьей, патриарх и другие архиереи, а также бояре, архимандриты, игумены. Чтение челобитной часто прерывалось выкриками и полемическими диалогами – как и желали “староверы”, начался стихийный диспут. Первым в спор с патриархом вступил Никита Пустосвят, однако вскоре царевна Софья лишила его слова. Это случилось после того, как он оттолкнул архиепископа Холмогорского Афанасия, выступившего на защиту патриарха, попавшего впросак. Далее спор от имени “староверов” уже вели “отцы” Сергий и Савватий (Романов. С. 136–138; Медведев. С. 84–87).

     “Пря” окончилась ничем – каждая из сторон осталась при своём мнении. Но поскольку Софья и патриарх пообещали через неделю созвать церковный собор, который, согласно их уверениям, осудит реформы Никона, поскольку “раскольники” чаще своих оппонентов выигрывали словесные дуэли, то “староверы” посчитали себя победителями, о чём и возвестили народу, выйдя на соборную площадь. Прочитав проповедь о том, как вернуться к “истинной вере”,

 

челобитчики двинулись в Гончарную слободу. По пути они пели молитвы и объявляли во всеуслышание, что цари-де указали креститься по-старому (Романов. С. 139–146; Медведев. С. 89–91).

     В это время правительство искало способ разделаться с “победителями”. Царевна Софья вызвала к себе выборных от всех полков и вместе с патриархом упросила их отойти от “раскольников”, посулив богатые дары и “чести великия”. Но когда выборные начали агитацию против “староверов” среди рядовых стрельцов, последние возмутились такой изменой, и часть агитаторов оказалась в тюрьме. Другие укрылись в Стремянном приказе и обратились за помощью к Софье, предупредив её об угрозе нового стрелецкого восстания. Тогда царевна приказала ежедневно присылать в Кремль “на опасный караул” по 100 человек от каждого полка. Прибывающих стрельцов потчевали мёдом и пивом, уговаривали от имени царей выдать “староверов”.

     Оказанные почести (по тем временам чрезвычайно высокие) возымели своё действие. Стрельцы повинились и отрядили 100 человек для поимки скрывшихся “отцов”, которые были схвачены и выданы патриарху. Никите за оскорбление архиерея в присутствии царских особ отрубили голову (11 июля 1682 г.). Других “отцов” разослали по монастырям “под крепкая начала в смирение” (Романов. С. 146–148; Медведев. С. 91; Румянцев. Приложение. С. 153).

     После подавления раскольничьего выступления июня – июля 1682 г. преследования инакомыслящих ужесточились. Все шире стала применяться такая форма наказания, как публичное сожжение на костре (см.: Судные процессы. С. 17). Эта практика была узаконена указами от 24 декабря 1684 г. и 7 апреля 1685 г., в соответствии с которыми уклонение от официального православия каралось кнутом и вечной ссылкой в монастырь, а наиболее упорных и авторитетных “раскольников” предписывалось “жечь в срубе и пепел развеивать” (Сапожников. С. 28). Надежд на то, что власти наконец одумаются и откажутся от “никоновских новшеств”, у “староверов” больше не было. Все легальные формы протеста были исчерпаны. Оставалось либо уходить за пределы государства, либо браться за оружие.

     Вооружённое выступление под знаменем “старой веры” началось на Дону летом 1687 г. Возглавил его Кузьма Косой, беглый кузнец из Ельца. Движущими силами выступления были “раскольники”, поселившиеся на реке Медведице. Их было немного – около 2000 человек, но они рассчитывали на поддержку донских казаков (Дружинин,

  

С. 100, 148).

В середине 60-х гг. XVII в. территория Войска Донского оставалась одним из последних оплотов “староверия”. Церковные службы по “новопечатным книгам” начались на Дону только в 1681 г., да и то лишь в одном Черкасске (Никольский. С. 180). Большинство же священников и казаков по-прежнему придерживались дониконовских обрядов. Эти обряды были даны традицией – точно так же, как и донские вольности, поэтому для простого населения Дона “старая вера” была символом свободы и независимости, символом, который
надо было защищать. На этой почве интересы беглых “раскольников” и рядовых казаков совпадали, поэтому В. Г. Дружинин счёл возможным объединить тех и других в единую “противумосковскую партию” (Дружинин. С. 103, 108).

     Однако власть на Дону в середине 80-х гг. XVII в. принадлежала “промосковской партии”, куда входили “старшины” (атаманы, их советники и  помощники), а также “знатные” казаки – наиболее зажиточные и авторитетные (см.: Пронштейн. С. 147, 177–178, 231, 247). Если учесть, что одной из казачьих добродетелей была дисциплинированность, готовность беспрекословно выполнить любой приказ начальства, то станет понятной непрочность союза пришлых “раскольников” и рядового казачества.

     Этот союз не мог быть длительным ещё по трём причинам. Во-первых, Войско Донское уже не могло существовать без ежегодного “государева жалованья”, которое включало в себя хлеб, свинец, порох и деньги. Иначе говоря, выступление против правительства грозило голодом и снижением боевой готовности. Во-вторых, после восстания С. Разина донские казаки стали присягать московским царям, а те, как известно, поддерживали никоновские реформы и требовали этого от всех подданных, Стало быть, рано или поздно казаки должны были сделать выбор между верностью “великим государям” и привязанностью к “старой вере” (Дружинин. С. 43–45, 63). В-третьих, как и московские стрельцы, обитатели “вольного Дона” слабо разбирались в религиозных вопросах, поэтому убедить их принять “новую веру” в принципе  не составляло большого труда.

     Тем не менее Кузьма Косой надеялся на то, что казаки предпочтут защищать “старую веру”. Он проповедовал, что правит миром Антихрист и что “житья всемирного” осталось лишь на 5 лет. По словам Кузьмы, царство Московское отступило от “истинной веры”, и потому в нём нет больше ни благочестия, ни церковных таинств, ни священников. И хотя Страшный суд будет через 5 лет,

  

уже надо “верным людям” собирать войско и начинать борьбу против “антихристовых слуг” – царей, патриарха, “бояр” и архиереев.

     В июле 1687 г. медведицкие “раскольники” уже были готовы двинуться на Москву. Один из доносов на К. Косого сообщал: “съезжаются-де в горы многие люди воинством и сказывают у себя великого царя Михайлу, велит-де нам Христос землю очищать... мы-де не боимся царей и войска и всей вселенной”.

     Обеспокоенные старшины вызвали Кузьму в Черкасск. Он прибыл туда в августе 1687 г., но не один, а с вооружённым отрядом в 600 человек. На войсковом кругу К. Косой познакомил казаков со своими планами и призвал их принять участие в походе на Москву. Большинство старшин было против похода, но открыто возразить никто не смел. И тем не менее в кругу решили подождать возвращения войскового атамана Фрола Минаева, который в это время был в Крыму (шла война с Крымским ханством). Но “раскольники” не собирались ждать: они привлекли на свою сторону группу старшин и часть черкасских казаков, а затем приступили к расправам с наиболее активными противниками. Начались вооружённые стычки между отрядом К. Косого и верными правительству казаками. Но в конечном счёте победа оказалась на стороне “промосковской партии”. Вернувшийся из Крыма Ф. Минаев добился на кругу осуждения “староверов”, часть которых тут же была схвачена, а другие разбежались. Кузьму отравили в Москву, где на допросах замучили его до смерти. Казаков же вновь привели к присяге на верность престолу и заставили официально отречься от “старой веры”.

     Несмотря на репрессии, антиправительственное движение на Дону ещё не было подавлено. Отряд “староверов” численностью 500 человек (из казаков и “пришлых”) отправился-таки в поход на Москву. Восставшим удалось даже взять несколько пограничных городков, однако под ударами стрелецких команд они вынуждены были повернуть обратно. Часть “раскольников” ушла на Северный Кавказ (на реку Куму), часть вернулась на Медведицу и засела в Заполянском городке. По приказу Москвы в мае 1688 г. донские казаки попытались взять Заполянский городок, но недельная осада окончилась неудачей. “Староверы” осмелели – начали совершать набеги на верховые казачьи городки. В ответ войсковая администрация вторично послала войска на Медведицу. В сентябре 1688 г. Заполянский городок был осаждён, а в апреле 1689 г. взят штурмом. На этом выступление донских “староверов” закончилось (Дружинин. С. 148–153, 183–184, 190, 196–201; Никольский. С. 182–186).

  

     Из-за неудач в борьбе за “старую веру” движение “раскола” в конце 80-х – первой половине 90-х гг. XVII в. претерпело спад. Оно стало дробиться на самостоятельные течения, часто конфликтующие друг с другом. Первым этапом такого дробления стало оформление “поповщины” и “беспоповщины”. “Поповцы” принимали священников из официальной церкви, заставляя их предварительно отречься от “никоновых ересей” и вновь пройти обряд крещения. “Беспоповцы” же не признавали священников, поставленных после 1666 г., и полностью избегали каких бы то ни было связей с официальной церковью (Макарий. С. 264–265, 327–331; Никольский. С. 245–248, 253–257).

     Однако в конце XVII в. движение “староверов” оживилось. Прежде всего это было связано с тем, что приближался 1699 г. – дата ожидаемого явления Антихриста. Расширению “раскола” также способствовали преследования инакомыслящих и рост социальных антагонизмов. Кроме того, наступила эпоха Петра I, ставшего единоличным правителем в 1696 г.

     Третий этап “староверия” (1699–1762). Уже отъезд Петра за границу в составе “великого посольства” (март 1697 г.) породил недоумение и кривотолки. Это был поступок, ломающий не только традиции царского двора, но и народные представления о монархе, который не должен был покидать свою страну. Вернулся же Пётр 25 августа 1698 г. – за 5 дней до начала рокового 1699 г. Причём возвращение царя ознаменовалось казнями стрельцов-бунтовщиков, разгульными увеселениями в Немецкой сл