О. Г. УСЕНКО

МЕНТАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ДРЕВНЕРУССКОГО МОНАРХИЗМА (СЕРЕДИНА XIII – СЕРЕДИНА XV вв.)

Оппозиции верность/ измена и вассал/ подданный

     Объект изучения – представления православного населения Древней Руси о типичных формах общезначимых отношений между людьми – отношений, которые теперь описываются с помощью бинарных связок верность/измена, преданность/отступничество (предательство), вассалитет/подданство, служба/услужение и т. п.

     Эти представления, во-первых, были частью древнерусского менталитета, т. е. относились к фундаментальным и по преимуществу неосознаваемым идейно-эмоциональным феноменам, хранившимся в массовом сознании¹. Во-вторых, они входили в число исходных посылок, составлявших основу  древнерусского монархизма, под которым разумеется вся совокупность эксплицитных (ясно осознаваемых и выражаемых) взглядов на монарха и его власть, присущих православным жителям Древней Руси.

     Актуальность исследования обусловлена не только тем, что «история ментальностей» является одним из наиболее перспективных направлений исторической науки, но и тем, что оно даёт новый материал для сравнения

_____________________________

1. О. Г. Усенко, «К определению понятия "менталитет"», Российская ментальность: методы и проблемы изучения. М., 1999, с. 23–77.

Руси и средневекового Запада, где принцип верности (семье, роду, корпорации, сеньору, королю, богу) и разделение людей на вассалов и подданных лежали в основе всей жизни общества².

     Подавляющее большинство публикаций, в которых рассматриваются ментальные основы древнерусского монархизма, посвящены домонгольской Руси (X – середина XIII вв.) и времени Московского царства (вторая половина XV–XVII вв.). Поэтому представляется разумным взять для изучения период с 1243 г. (установления монгольского «ига») до 1448 г. (обретения автокефалии русской церковью).

     Продолжая разговор об историографии, нужно заметить, что исследователи предпочитают говорить о таких концептах, как вера (религия) и разум, правда и закон, монархическая власть и совет (совещание), государство и Отечество, собственность и труд, честь и родство, «свои» и «чужие», добро и зло, свобода и зависимость, судьба и воля, жизнь и смерть, страх и бесстрашие и др.³, а вот массовым представлениям о формах

_____________________________

2. Ж. Ле Гофф, Цивилизация средневекового Запада. М., 1992, с. 52, 89–93, 262–263, 269–273, 285–291, 330; Н. Ф. Колесницкий, Феодальное государство (VI–XV вв.). М., 1967, с. 38–42, 45–52, 58–61, 66–67, 70–76, 82–89, 92–104, 111–131, 134–146, 154–179, 182–190, 194–206, 210–236, 242–265; А.Я. Гуревич, Категории средневековой культуры. М., 1984, с. 176, 180–182, 188, 191, 199–200, 202–203, 205, 208–209, 220, 262, 265, 307; Р. Пайпс, Россия при старом режиме. М., 1993, с. 69, 72–73; F. Guizot, Histoire de la civilisation en France, vol. 3, P., 1830, p. 230–231, 250–251; N. Fustel de Coulange, Les origines du systиme féodal, P., 1890, p. XIII; A. Luchaire, Histoire des institutions monarchiques de la France sous les premiers Capétiens, vol. 2, P., 1891, p. 42–44; J. Flach, Les origines de l'ancienne France, vol. 2, P., 1886, p. 478–481, 530–531; G. Waitz, Deutsche Verfassungsgeschichte, Bd. 6, Kiel, 1878, S. 98–101.

3. А. П. Богданов, «Российское православное самодержавное царство», Царь и царство в русском общественном сознании. М., 1999, р. 94–111; А. А. Горский, «Представления о защите отечества в средневековой Руси (XI–XV вв.)», Мировосприятие и самосознание русского общества (XI–XX вв.), М., 1994; В. Г. Графский, «Представления о власти и законе в средневековой Руси: римско-византийские влияния», Римско-константинопольское наследие на Руси: идея власти и политическая практика, М., 1995; Древнерусская литература: Изображение общества, М., 1991; Древнерусская литература: Восприятие Запада в XI–XIV вв., М., 1996; Древняя Русь: пересечение традиций, М., 1997; В. М. Живов, «История русского права как лингвосемиотическая проблема», Из истории русской культуры, т. 2, кн. 1: Киевская и Московская Русь, М., 2002, с. 652–738; В. М. Живов, Б. А. Успенский, «Царь и Бог», в: Б. А. Успенский, Избр. тр., т. 1, М., 1994.; А. А. Зимин, «О статье Ю. Лотмана "Об оппозиции честь – слава в светских текстах Киевского периода"», Уч. зап. Тартус. гос. ун–та, 1971, вып. 284; В. И. Карпец, «Некоторые черты государственности и государственной идеологии Московской Руси: Идея верховной власти», Развитие права и политико-правовой мысли в Московском государстве, М., 1985; А. И. Клибанов, Народная социальная утопия в России: период феодализма, М., 1977; Он же, Духовная культура средневековой Руси, М., 1996; Л. И. Коломиец, «О фразеологических сочетаниях языка украинских актов XIV–XVI веков», Начальный этап формирования русского национального языка, Л., 1961; В. В. Колесов, Древняя Русь: наследие в слове: Мир человека, СПб., 2000; В. Л. Комарович, «Культ рода и земли в княжеской среде XI–XIII вв.», Из истории русской культуры..., с. 8–29; И. П. Кулакова, «Взаимоотношения государства и сословий в России второй половины XVI – начала XVII века

и характере отношений между монархом и прочими людьми уделяется мало внимания.

     Кроме того, среди историков-русистов нет единства по поводу понятия вассалитета – сюзеренитета. Одни отказываются его применять к древнерусским реалиям, объясняя это тем, что вассалитета Русь не знала⁴. Другие поступают наоборот, но при этом спорят, кто такие «вассалы» в соотнесении с другими группами древнерусского населения: «вассалы» то включаются в состав «подданных»⁵, то противопоставляются им, а заодно и «слугам» (причём две последние категории нередко именуются «холопами

______________________________

(терминологические заметки)», Мировосприятие и самосознание русского общества...; А. Лаушкин, «Стихийные бедствия и природные знамения в представлениях древнерусских летописцев XI–XIII вв.», Русское средневековье, вып. 1, М., 1998; Ю. М. Лотман, «Об оппозиции "честь" – "слава" в светских текстах Киевского периода», Уч. зап. Тартус. гос. ун–та. 1967, вып. 198; Он же, «Ещё раз о понятиях "слава" и "честь" в текстах Киевского периода», там же, 1971, вып. 284; Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский, «"Изгой" и "изгойничество" как социально-психологическая позиция в русской культуре преимущественно допетровского периода», там же, 1982, вып. 576; Я. С. Лурье, Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV – начала XVI в., М.–Л., 1960; И. И. Макеева, «Знамение в судьбе человека Древней Руси», Понятие судьбы в контексте разных культур, М., 1994; Она же, «Этика речевого поведения в русской культуре», Логический анализ языка: Языки этики, М., 2000; П. Я. Мирошниченко, «Представления трудящихся о "правде" и проблема исторического значения классовой борьбы периода кризиса крепостничества», Мат–лы XV сессии Симпозиума по проблемам аграрной истории, вып. 2, Вологда, 1976; Л. Е. Морозова, «К вопросу о времени появления понятия "патриотизм" в общественном сознании широких народных масс», Мировосприятие и самосознание русского общества (XI–XX вв.), М., 1994; Л. Н. Пушкарёв, «Богоизбранность монарха в менталитете русских придворных деятелей рубежа Нового времени», Царь и царство...; И. Ф. Рагозина, «Страх и бесстрашие: ценности и модели поведения (на материале русских и французских сказок)», Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке, М., 1999; В. Н. Рудаков, «Язык библии в ранних рассказах русских летописей о монголо-татарском нашествии», Одиссей: Человек в истории: 2003, М., 2003; С. В. Сазонов, «К проблеме восприятия смерти в средневековой Руси», Русская история: проблемы менталитета, М., 1994; И. П. Смирнов, «О древнерусской культуре, русской национальной специфике и логике истории», Wiener slawistischer Almanach, 1991, Sonderband 28; А. В. Толстиков, «Представления о государе и государстве в России второй половины XVI – первой половины XVII века», Одиссей: Человек в истории: 2002, М., 2002; Б. А. Успенский, «Антиповедение в культуре Древней Руси», Избр. тр., т. 1, М., 1994; Л. В. Черепнин, «Из наблюдений над лексикой древнерусских актов (к вопросу о термине "правда")», Вопросы исторической лексикологии и лексикографии восточно-славянских языков, М., 1974; Л. А. Чёрная, Русская культура переходного периода от Средневековья к Новому времени, М., 1999; А. Л. Юрганов, Категории русской средневековой культуры, М., 1998; Он же, «Из истории табуированной лексики», Одиссей: Человек в истории: 2000, М., 2000; Е. С. Яковлева, «О концепте чистоты в современном русском языковом сознании и в исторической перспективе», Логический анализ языка: Языки этики, М., 2000.

4. Р. Пайпс, Россия при старом режиме..., с. 74–75.

5. В. В. Колесов, Древняя Русь..., с. 151, 178.

государя»)⁶, то объединяются со «слугами» в одну группу, опять же противостоящую «подданным» («государевым холопам»)⁷.

     Кроме того, хотя и была замечена связь антитезы вассал/подданный с оппозицией верность (преданность)/измена (отступничество), тем не менее эта связь не получила сколь-нибудь развёрнутой характеристики. Собственно говоря, последняя оппозиция тоже осталась практически вне поля зрения исследователей – лишь в пяти работах обнаружены наблюдения на этот счёт, да и то весьма скупые и разрозненные⁸.

     Ввиду этого представляется крайне интересным не только выявить суть древнерусских представлений о верности (преданности) и измене (предательстве) середины XIII – середины XV вв., но сопоставить их с общепринятой тогда типологией отношений между монархом и прочими людьми, а также найти реально существовавшие в Древней Руси категории людей, которые теперь могут именоваться «вассалами» и «подданными».

     При этом под «монархом» будет подразумеваться, во-первых, лицо знатного происхождения – носитель титула «князь», «великий князь» или «царь», а во-вторых, правитель (ныне действующий или бывший) отдельного государства – самостоятельного или даже попавшего во внешнеполитическую зависимость, но хотя бы частично сохранившего свой суверенитет. Правитель, передавший власть преемнику, не перестаёт быть монархом – равно как и властитель, потерявший в ходе войны свои владения или находящийся в изгнании, если только он не поступит на службу к другому монарху или если некогда подвластные ему земли не потеряют статуса автономного политического образования.

___________________________

6. В. Б Кобрин, А. Л. Юрганов, «Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси: К постановке проблемы», История СССР, 1991, № 4, с. 54–55; А. Л. Юрганов, «У истоков деспотизма», История Отечества: люди, идеи, решения: Очерки истории России IX – начала XX в., М., 1991, с. 36–43; Он же, Категории русской средневековой культуры..., с. 220–238; Ю. М. Лотман, «"Договор" и "вручение" себя как архетипические модели культуры», Избр. статьи, т. 3, Таллин, 1993, с. 345–350; И. Н. Данилевский, «Холопское счастье Даниила Заточника», Казус 2002: Индивидуальное и уникальное в истории, вып. 4, М., 2002, с. 103–104.

7. Н. П. Павлов-Сильванский, Феодализм в России, М., 1988, с. 47, 95–125, 429–449; Н. А. Рожков, Происхождение самодержавия в России, М., 1906, с. 20–22; Л. В. Черепнин, Вопросы методологии исторического исследования, М., 1981, с. 151; В. Б. Кобрин, Власть и собственность в средневековой России, М., 1985, с. 29, 45, 49–52, 68; М. М. Кром, «К вопросу о времени зарождения идеи патриотизма в России», Мировосприятие и самосознание русского общества..., с. 20, 24; К. А. Соловьёв, Властители и судьи: Легитимация государственной власти в Древней и Средневековой Руси: IX – первая половина XV вв., М., 1999, с. 92, 96–97, 137–142, 163, 170–171, 183–185, 201–202.

8. Т. И. Вендина, Средневековый человек в зеркале старославянского языка., М., 2002, с. 297; И. Н. Данилевский, «Холопское счастье...», с. 102–103; М. М. Кром, «К вопросу о времени зарождения идеи патриотизма...», с. 24; О. В. Мартышин, Вольный Новгород: общественно-политический строй и право феодальной республики, М., 1992, с. 280–281, 288, 292; В. Д. Назаров, «Честь боярская», Родина, 2003, № 12, с. 53.

     Итак, то, что мы сейчас называем верностью, преданностью, неотступной приверженностью, в древнерусском языке обозначалось чаще всего словом «вера». Привычное же нам слово «верность», по всей видимости, появилось в конце XIV в. на южнорусских землях в составе Великого княжества Литовского и не имело широкого распространения вплоть до XVII в. Родовым же термином для предательства и отступничества, как и сейчас, была «измена»⁹.

     Именно «измена», судя по источникам, была маркированным (наиболее актуальным для носителей данной культуры) членом интересующей нас бинарной конструкции. В этом смысле между XI в.¹⁰ и XV в. разницы нет.

     Нужно также заметить, что в массовом сознании Древней Руси изучаемого периода связка «вера»/«измена» всегда ассоциируется с публичной и ритуально оформленной апелляцией к высшим силам – клятвой, присягой, обетом, зароком, обещанием («ротой», «правдой», «крестным целованьем»)¹¹. Нарушение («преступление») данного таким образом слова – это и есть «измена»¹².

     У слова «измена» было много ситуативных (окказиональных) синонимов. Религиозное «преступление» (переход в иную веру, еретичество) могло именоваться и как «прелесть», «лесть», «грех», «зло», «злодейство»¹³. Светские «преступления» – забвение клятвенного обещания, несоблюдение присяги, нарушение договора (о мире, союзе, подчинении/господстве и пр.) и даже простое намерение сделать что-либо из вышеперечисленного – могли маркироваться как расплывчатыми ярлыками «злоба», «лесть», так и более конкретными обозначениями «крамола (коромола)», «мятеж», «обида», «хитрость»¹⁴.

____________________________

9. Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.) [далее – СДЯ], т. 2, М., 1989, с. 299, 302; т. 4, М., 1991, с. 43–44; Словарь русского языка XI–XVII вв. [далее – СРЯ], вып. 2, М., 1975, с. 80, 91; вып. 6, М., 1979, с. 172–173; вып. 18, М., 1992, с. 174–175; вып. 25, М., 2000, с. 135; «Рогожский летописец» [далее – РЛ], Полное собрание русских летописей [далее – ПСРЛ], т. 15, М., 2000, с. 94 (6878 г.), 131 (6885 г.).

10. Т. И. Вендина, Средневековый человек в зеркале..., с. 297.

11. «Московский великокняжеский свод конца XV века» [далее – МВС], ПСРЛ, т. 25, М.–Л., 1949, с. 149 (1270 г.), 177 (1347 г.), 184 (1368 г.), 220 (1392 г.), 225 (1395 г.), 233–234 (1405–1406 гг.), 246–247 (1425 г.), 248 (1431 г.); Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов [далее – НПЛ],  М.–Л., 1950, с. 347–348 (6845 г.), 359–360 (6856 г.), 385–386 (6901 г.); РЛ, с. 141 (6888 г.).

12. МВС, с. 155–156 (1283 г.), 170 (1331 г.), 176–177 (1347 г.), 184 (1368 г.), 225 (1395 г.), 232 (1404 г.), 251 (1433–1434 гг.);  НПЛ, с. 343 (6839 г.), 99, 344 (6840 г.), 347–348 (6845 г.), 359–360 (6856 г.); «Лаврентьевская летопись» [далее – ЛЛ], ПСРЛ, т. 1, М., 1997, с. 482 (1284 г.); РЛ, с. 55 (6851 г.), 163 (6900 г.).

13. МВС, с. 135 (1243 г.), 142 (1255 г.), 144 (1262 г.), 220–221 (1392–1393 гг.), 259 (1437 г.); НПЛ, с. 81, 308 (6763 г.), 385–386 (6901 г.), 392–393, 461–462 (6906 г.); ЛЛ, стб. 476 (1262 г.); «Московско-Академическая летопись» [далее – МАЛ], ПСРЛ, т. 1, с. 524 (1262 г.); РЛ, с. 163 (6900 г.).

14. МВС, с. 149 (1270 г.), 225 (1395 г.), 248 (1431 г.); НПЛ, с. 89, 321 (6778 г.); РЛ, с. 111–112 (6883 г.), 149 (6891 г.), 163 (6900 г.), 176 (6908 г.); Духовные и

     «Вера» причислялась к фундаментальным человеческим ценностям. Это видно уже по тому, что в договорные грамоты попала формула: «А кто на се целованье наступить, на того – Бог и святая Богородица»¹⁵. В летописях нарушители клятвы подвергаются осуждению даже среди «чужих», «не своих» (конкретнее – «поганых татар») так что правитель Золотой Орды как должное воспринимает расправу с изменниками из числа русских людей¹⁶. Высокий ценностный статус «веры» подчёркивается и суровостью кары за клятвопреступление и вероотступничество – нормой была не только конфискация земельных владений изменника, но и умерщвление его, причём нередко с предварительным его разоблачением (обнажением) и даже демонстративным надругательством над его трупом¹⁷.

     Соответственно для квалификации «измены» были нужны формальные критерии.

     Во-первых, деяния, относимые обычно к её проявлениям (например, отказ в помощи союзнику или вассалу), не воспринимались в качестве  «измены», если возможность и условия их совершения были указаны в договоре¹⁸.

     Во-вторых, вполне нормальным в ряде случаев был односторонний разрыв клятвенно оформленных связей.

     Если речь шла о договорных отношениях, то инициатору их разрыва нужно было только выполнить процедуру «сложения крестного целованья» – официально (лично или через посла) сообщить о «развержении» договора контрагенту. Это подразумевало отправление «разметной (взметной) грамоты» – если договор связывал суверенных правителей¹⁹, или, наоборот, верховного правителя с подчинённым ему монархом²⁰, или же какого-либо властителя с независимой от него «республикой» (федерацией городских общин,  сохранивших вечевую систему самоуправления)²¹. Но когда «республику» и монарха связывали договорные отношения типа «подчинение

____________________________

договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI веков [далее – ДДГ], М.–Л., 1950, с. 13; Грамоты Великого Новгорода и Пскова [далее – ГВНП], М.–Л., 1949, № 16, с. 31.

15. ГВНП, № 18, с. 34.

16. МВС, с. 155–156 (1283 г.), 248 (1431 г.); РЛ, с. 55 (6851 г.).

17. ДДГ, № 2, с. 13; МВС, с. 144 (1262 г.); НПЛ, с. 95, 337 (6824 г.); ЛЛ, стб. 476 (1262 г.), 481 (1283 г.); МАЛ, стб. 524 (1262 г.); РЛ, с. 50 (6847 г.), 55 (6851 г.), 149 (6891 г.); также ср.: МВС, с. 177 (1347 г.), 213 (1386 г.).

18. НПЛ, с. 99, 344 (6840 г.); ГВНП, № 15–16, с. 30–31.

19. МВС, с. 185 (1370 г.), 190 (1375 г.), 234 (1406 г.); РЛ, с. 92 (6878 г.), 110 (6883 г.), 165 (6907 г.).

20. МВС, с. 227 (1397 г.), 248 (1431 г.), 252 (1436 г.); РЛ, с. 98 (6879 г.), 104 (6880 г.).

21. НПЛ, с. 393 (6907 г.); РЛ, с. 86 (6875 г.).

 – господство», то отправление «разметной грамоты» сопровождалось отзывом/высылкой монарших наместников²².

     Если же при установлении отношений клялась лишь одна сторона, то впоследствии разорвать их мог только тот, кто клятву не приносил, но опять-таки он должен был «снять целованье» – нейтрализовать обещание с помощью определённых ритуалов.

     В-третьих, было нормой расторжение договора по обоюдному согласию сторон, когда контрагенты лично или через представителей «снимали целованье» друг с друга²³.

     В-четвёртых, «изменой» не считалось отступление от клятвы из-за вмешательства митрополита. Он мог лично «снять целованье» с присягнувших или разрешить им это сделать самим, а иногда и принуждал их к этому²⁴.

     Впрочем, обыденным и потому нормальным явлением – по крайней мере, для стороннего наблюдателя – был и уход от господина без выполнения указанных выше процедур. Летописи полны упоминаний о князьях и боярах, которые «сбежали», «отбежали», «побежали» от своего правителя (см. ниже), но крайне редко это осуждается.

     Обратим внимание и на то, что в изучаемый период понятие измены не прилагалось и к распрям правителей-родственников, если те не были связаны друг с другом узами клятвы. При этом речь идёт и о суверенных монархах, связавших себя посредством династического брака без того, чтобы подкрепить эту связь договором о политическом альянсе.

     Возникает мысль, что многочисленность и неизбывность – несмотря на все наставления и увещевания со стороны церкви – усобиц на Руси в эпоху раздробленности объясняется, помимо прочего, тем, что кровнородственные отношения сами по себе не подлежали закреплению и сакрализации посредством клятвы, а значит их нарушение формально не было «злодейством». И тут уместно вспомнить замечание А. Я. Гуревича, относящееся, правда, к Западной Европе: в средневековье истинным, подлинным, действительным являлось только то, что было доказано и закреплено клятвами²⁵.

____________________________

22. МВС, с. 159–160 (1312 г.), 171 (1333 г.), 172 (1339 г.), 240–241 (1412 г.); НПЛ, с. 94, 335 (6820 г.), 95, 337 (6824 г.), 350 (6847 г.), 369 (6875 г.), 389 (6905 г.), 403–404 (6920 г.), 421, 462 (6949 г.); РЛ, с. 162 (6900 г.); ГВНП, № 15, с. 30.

23. ГВНП, № 18, с. 34.

24. МВС, с. 149 (1270 г.), 169–170 (1330 г.), 220–221 (1392–1393 гг.); НПЛ, с. 89, 321 (6778 г.), 385–386 (6901 г.).

25. А. Я. Гуревич, Категории средневековой..., с. 182, 188.

     Теперь можно дополнить имеющиеся в литературе объяснения, почему Древняя Русь не знала патриотизма в современном его понимании²⁶. Конечно, князья были обязаны защищать свои владения, поддерживать в них порядок и заботиться об их процветании – они знали это и делали это в меру сил и возможностей²⁷. Но ведь подобный долг естественен для любого хозяина, поэтому вряд ли князья, восходя на трон, приносили специальную клятву верности Родине или народу – по крайней мере, об этом ничего не известно. А без такой клятвы не было оснований оценивать непатриотичные (по меркам современности) деяния монарха с помощью представлений об «измене».

     Господствовало представление, что за свои деяния монарх отвечает лишь перед Богом, от которого он и получает свою власть²⁸. Поэтому не стоит удивляться, что в изучаемый период представления о монаршей «измене» практически не были связаны с понятием Родины (её тогдашние обозначения – «отечество», «отечьство», «отьчьство», «отчество», «очьство», «от(ь)чьствие», «от(ь)чина»²⁹).

     С одной стороны, если монарх уличался другим правителем или «республикой» в «измене», то вместе с ним виновными оказывались и все, кто ему служил, и даже простые жители его «отчины». Последние, собственно говоря, в основном и страдали, когда потерпевшая сторона начинала войну с изменником во имя справедливости³⁰.

     С другой стороны, бегство правителя за границу в кризисной ситуации воспринималось населением его «отчины» как нечто нормальное, раз в подавляющем большинстве случаев беглец по возвращении вновь оказывался на троне. Причём было не важно, убегал он к православным (в другое древнерусское государство)³¹ или же в Литву³², к «поганым» – в Орду³³ или к «немцам» (в Ливонию или Швецию)³⁴.

_____________________________

26. М. М. Кром, «К вопросу о времени зарождения идеи патриотизма...», с. 16–28; Л. Е. Морозова, «К вопросу о времени появления понятия "патриотизм"...», с. 31–37.

27. МВС, с. 150–151 (1271–1272 гг.), 186 (1370 г.), 233–234 (1405–1406 гг.); НПЛ, с. 314 (6774 г.), 424 (6953 г.); РЛ, с. 85 (6875 г.), 88 (6876 г.).

28. МВС, с. 148 (1269 г.), 152 (1280 г.); НПЛ, с. 385 (6907 г.); РЛ, с. 41 (6827 г.), 51–52 (6847 г.), 56 (6852 г.), 164 (6900 г.); К. А. Соловьёв, Властители и судьи..., с. 215–217, 220.

29. СДЯ, т. 6, М., 2000, с. 312, 314–315; СРЯ, вып. 13, М., 1987, с. 238–239; МВС, с. 146 (1266 г.), 171 (1333 г.),  249–250 (1432 г.); РЛ, с. 44 (6835 г.); Библиотека литературы Древней Руси, т. 6, СПб., 1999, с. 56, 58, 78; Т. И. Вендина, Средневековый человек..., с. 294; М. М. Кром, «К вопросу о времени зарождения идеи патриотизма...», с. 21–22; В. В. Колесов, Древняя Русь..., с. 256–259.

30. МВС, с. 142 (1255 г.), 393 (1305 г.), 173 (1341 г.), 188 (1373 г.), 220 (1393 г.); НПЛ, с. 80, 307 (6763 г.), 95, 337 (6824 г.), 353 (6848 г.), 389–393, 461–462 (6905–6906 гг.); РЛ, с. 111–112 (6883 г.).

31. МВС, с. 141–142 (1252 г.), 143 (1257 г.), 157 (1293 г.), 167 (1322 г.), 168 (1328 г.), 171 (1337 г.), 232 (1404 г.), 236 (1406 г.), 251 (1434 г.); НПЛ, с. 82, 309 (6765 г.), 327 (6801 г.), 96–97, 339, 457 (6830 г.), 349 (6846 г.), 417 (6942 г.); ЛЛ,

     Аналогичным образом и бегство князя из города вместо его защиты от врага, если вызывало и осуждение, всё же «изменой» не считалось. Недаром в подобных ситуациях вслед за князем город часто покидали и прочие жители³⁵.

     Как норма воспринималось, очевидно, и разорение монархом своей же «отчины», даже если он приводил иноземные войска. Подобное оценивалось как «зло» (летописцем и, видимо, пострадавшими) лишь в случае недопустимых, чрезмерных бесчинств со стороны княжеских воинов. Такие столкновения с «родным» населением бывали у монарха при усобицах и подавлении мятежей³⁶, а также после восшествия его на трон за границей³⁷.

     Ментальной подоплёкой такого положения вещей было массовое убеждение, что сам Бог даровал монархам право на месть (возмездие)³⁸. Но при этом и простые обитатели «отчины»  считали себя вправе отомстить правителю за произвол и насилие, подняв мятеж³⁹. Кроме того, бывали случаи, когда ополчение уходило от князя перед сражением или бежало с поля битвы, а город в отсутствие князя сдавался противнику без боя. И всё это не расценивалось в народе как «измена», хотя князь, конечно, мог считать иначе⁴⁰.

     Далее, отсутствием каких бы то ни было договоров о правилах ведения боевых действий можно объяснить и восприятие военной «хитрости» (обмана противника) как чего-то само собой разумеющегося⁴¹, и чрезмерную, на современный взгляд, жестокость войск по отношению к

_____________________________

стб. 473–474 (1254 г.); МАЛ, стб. 527 (1293 г.), 530 (1327 г.); РЛ, с. 42 (6830 г.), 44 (6835 г.), 48 (6845 г.).

32. МВС, с. 169–170 (1330 г.), 171 (1333 г.), 184 (1368 г.), 185–186 (1370 г.), 227 (1397 г.); НПЛ, с. 424–425 (6953 г.); РЛ, с. 66 (6865–6866 гг.), 69 (6868 г.), 84 (6875 г.), 88 (6876 г.), 92 (6878 г.), 109 (6883 г.), 147 (6890 г.).

33. МВС, с. 236 (1406 г.); РЛ, с. 51 (6847 г.), 54 (6850 г.), 104–105 (6880–6881 гг.), 164 (6901 г.).

34. МВС, с. 141 (1252 г.), 241 (1412 г.); НПЛ, с. 404 (6920 г.), 423 (6952 г.), 425 (6953 г.); РЛ, с. 38 (6826 г.).

35. МВС, с. 210 (1382 г.), 220 (1392 г.), 260 (1439 г.); РЛ, с. 119 (6885 г.), 133, 135 (6886 г.), 144 (6889 г.); 147 (6890 г.), 165 (6906 г.), 182 (6917 г.).

36. МВС, с. 155–156 (1283–1284 гг.), 159 (1310 г.), 161 (1316 г.), 174–175 (1342 г.), 188 (1372–1373 гг.), 225–226 (1395 г.); ЛЛ, стб. 482 (1284 г.); РЛ, с. 51 (6847 г.), 54 (6850 г.), 65 (6864 г.), 99–100 (6880 г.).

37. М. М. Кром, «К вопросу о времени зарождения идеи патриотизма...», с. 20; МВС, с. 146 (1266 г.), 171 (1333 г.); НПЛ, с. 314 (6774 г.); РЛ. С. 33 (6773 г.); Библиотека литературы Древней Руси..., с. 56–60.

38. МВС, с. 145 (1265 г.), 155–156 (1283 г.), 168 (1327 г.), 186 (1370 г.); НПЛ, с. 314 (6773 г.), 319–320 (6778 г.), 393 (6907 г.), 409 (6926 г.), 421, 462 (6949 г.); ЛЛ, стб. 482 (1284 г.); РЛ, с. 88 (6876 г.).

39. МВС, с. 393 (1305 г.), 172 (1340 г.), 231 (1401 г.); НПЛ, с. 397 (6909 г.); МАЛ, стб. 531 (1341 г.); РЛ, с. 53 (6848 г.).

40. МВС, с. 136 (1245 г.), 159 (1310 г.); НПЛ, с. 398 (6912 г.).

41. МВС, с. 141–142 (1252 г.), 233 (1404 г.), 252 (1436 г.); НПЛ, с. 426 (6953 г.); ЛЛ, стб. 486 (1301 г.); РЛ, с. 31 (6759 г.), 88 (6876 г.), 144 (6890 г.).

мирным жителям, которая, кстати, не слишком различалась, и когда враги представляли иную этноконфессиональную общность⁴², и когда они были православными, но «чужими» (жили вне Руси или всё же в её пределах, но вне «отчины» данного монарха)⁴³ и даже когда врагами были в полном смысле соотечественники⁴⁴.

     Единственным вариантом, так сказать, гуманизации боевых действий были клятвенные обещания противнику сохранить ему жизнь, честь и личное имущество при условии сдачи. Правда, такие заверения могли восприниматься теми, кто их давал, как разновидность военной – экстраординарной – «хитрости» и поэтому нарушаться⁴⁵.

     Это значит, что древнерусские представления о верности/измене были тесно связаны с различением «своих» и «чужих» – тех, кто входит в сферу действия морали, и тех, кто вне её.

     В узком, исконном смысле слова «своими» для монарха были, очевидно, только жители его «отчины» – те, кого он перед смертью звал «братьями» и у кого просил прощения⁴⁶, а для жителя «республики» – лишь те, кто, как и он, жили на её землях. Поэтому вполне понятно, почему даже в мирное время договоры с «чужаками» (включая православных – так сказать, «своих среди чужих») часто нарушались при малейшем поводе и почему это не всегда квалифицировалось как «измена»⁴⁷. Дурной пример подавали и монгольские «цари», не раз нарушавшие свои обещания, которые, впрочем, клятвой с их стороны не подкреплялись⁴⁸.

     Наиболее близкими для монарха из числа «своих» (кроме родственников) были, очевидно, служившие ему знатные лица. Применительно к ним выражение «служить князю верой» имело более глубокий смысл, нежели

____________________________

42. МВС, с. 146 (1266 г.), 150–151 (1272 г.), 152 (1277 г.), 192 (1376 г.), 194 (1377 г.); РЛ, с. 81 (6874 г.), 120 (6885 г.).

43. МВС, с. 151 (1273 г.), 152 (1279 г.), 153 (1281 г.), 393 (1305 г.), 167 (1322 г.), 173 (1341 г.), 184–185 (1368 г.), 185 (1370 г.), 188 (1373 г.), 190–191 (1375 г.), 213 (1387 г.), 220 (1393 г.), 240 (1410 г.), 250–252 (1432, 1434–1435 гг.); НПЛ, с. 324 (6789 г.), 326 (6792, 6797 гг.), 327 (6801 г.), 95, 337 (6824 г.), 98, 459 (6835 г.), 99, 344 (6840 г.), 353 (6848 г.), 371–373 (6880, 6883 гг.), 392–393, 461–462 (6906 г.), 396–397 (6909 г.), 402 (6918 г.), 425–426 (6953 г.); ЛЛ, стб. 483 (1294 г.); МАЛ, стб. 526 (1285 г.), 527 (1293 г.); РЛ, с. 34 (6796 г.), 35–38 (6801, 6822–6823, 6825 гг.), 63 (6862 г.), 84 (6875 г.), 93 (6878 г.), 96 (6879 г.), 99–102 (6880 г.), 111–114 (6883 г.), 138 (6887 г.), 146 (6890 г.), 162 (6900 г.), 186 (6919 г.).

44. См. примеч. 36, а также: МВС, с. 156 (1285 г.), 171 (1333 г.), 213 (1386 г.), 220 (1392 г.), 233 (1405 г.).

45. МВС, с. 225 (1395 г.), 244 (1418 г.), 248 (1431 г.).

46. МВС, с. 230 (1400 г.); РЛ, с. 172–173 (6907 г.).

47. О. В. Мартышин, Вольный Новгород..., с. 229; МВС, с. 149 (1270 г.), 170 (1331 г.), 175–177 (1346–1347 гг.), 184 (1366, 1368 гг.), 251 (1433–1434 гг.), 240–241 (1412 г.); НПЛ, с. 320 (6778 г.), 347–348 (6845 г.), 358–359 (6854 г.), 369 (6874 г.), 389 (6905 г.), 392–393, 461–462 (6906 г.), 396–397 (6909 г.), 403–404 (6920 г.); ЛЛ, стб. 483 (1295 г.); РЛ, с. 87 (6876 г.).

48. РЛ, с. 48–50 (6845–6847 гг.), 179–182 (6917 г.).

механическое соблюдение некогда взятых обязательств. Летописным идеалом была верность бояр князю в любой ситуации (даже если он стал «изгоем») и до их смертного конца, причём лучшей смертью для служилого человека считалась гибель в бою за господина⁴⁹. И действительно, бояре очень часто наказывались и гибли вместе со своим князем⁵⁰, а нередко и вместо него⁵¹. После их гибели уже князь должен был демонстрировать верность погибшим соратникам – например, он заказывал по ним панихиду («творил память избитым бояром»)⁵².

     В мирное время идеальной нормой службы монарху являлось, можно полагать, противодействие любым попыткам лишить его власти путём интриг. Для князей, в роду которых не было великих князей Владимирских, эта норма подразумевала участие в борьбе за великое княжение на стороне тех князей, с которыми у них были взаимовыгодные отношения договорного характера⁵³.

     Идеальный вариант «веры» применительно к монарху нередко обозначался словом «любовь». Оно могло указывать на должные или желательные отношения между суверенными монархами⁵⁴, а также между правителем и подвластными ему людьми – как полностью от него зависимыми (например, тяглым населением его «отчины»)⁵⁵, так и относительно самостоятельными⁵⁶.

     Итак, мы можем утверждать, что в Древней Руси, как и в средневековой Западной Европе, с помощью клятвы конституировались все наиболее важные (по меркам изучаемой эпохи) социальные отношения. При этом в обоих регионах клятвенно оформленные связи делились на договорные (эквивалентные) и квазидоговорные (неэквивалентные).

     Договорным отношениям соответствует стремление (оформленное как обязательство) каждого из участников поддерживать взаимовыгодное

____________________________

49. ЛЛ, стб. 473–474 (1254 г.); РЛ, с. 48 (6844 г.), 94 (6878 г.); В. Д. Назаров, «Честь боярская», с. 53.

50. МВС, с. 136 (1246 г.), 200 (1378 г.); НПЛ, с. 298, 452 (6753 г.), 84 (6771 г.), 96, 457 (6827 г.), 378 (6889 г.); РЛ, с. 31 (6754 г.), 36 (6823 г.), 87 (6876 г.), 153 (6895 г.), 165 (6907 г.).

51. МВС, с. 143 (1257 г.), 154–155 (1283 г.), 156 (1285 г.), 173 (1341 г.), 214 (1388 г.), 232 (1404 г.); НПЛ, с. 82, 309 (6765 г.), 353 (6848 г.), 412 (6927 г.); ЛЛ, стб. 481 (1283 г.); МАЛ, стб. 526 (1285 г.); РЛ, с. 42 (6830 г.), 59 (6856–6857 гг.), 75 (6871 г.), 84 (6875 г.), 150 (6893 г.), 155 (6896 г.).

52. ЛЛ, стб. 482 (1284 г.).

53. МВС, с. 251 (1433 г.); РЛ, с. 68 (6867 г.), 77–78 (6873 г.).

54. РЛ, с. 59 (6857 г.); ГВНП, № 13, с. 26.

55. РЛ, с. 172–173, 175 (6907 г.), 178–179 (6917 г.).

56. МВС, с. 153 (1281 г.), 158 (1296 г.), 214 (1389 г.), 225 (1395 г.), 232 (1403 г.), 230 (1400 г.), 240–241 (1412 г.), 246–247 (1425 г.); НПЛ, с. 403–404 (6920 г.); МАЛ, стб. 528 (1296 г.), 532 (1362 г.); РЛ, с. 34 (6796 г.), 41 (6827 г.), 66 (6865 г.), 72 (6869 г.), 92 (6878 г.), 105 (6881 г.), 140 (6888 г.), 155 (6896 г.), 157 (6897 г.), 162 (6900 г.), 172 (6907 г.), 176–177 (6908 г.), 178 (6917 г.); ДДГ, № 2, 5, с. 12–13, 20.

сотрудничество на заранее определённых условиях; такие связи можно назвать субъект-субъектными. Они бывают и «горизонтальными» (равноправными) и «вертикальными» (неравноправными).

     При квазидоговорных отношениях … Продолжение »